Совсем как человек
Шрифт:
Впервые я ощутил эту перемену в середине позапрошлого месяца. Тогда сообщили, что произведена коррекция положения ракеты на орбите, и на повестку дня встал вопрос о результате запуска. И вот однажды заведующий редакционным отделом бросил мне в коридоре мимоходом:
— Можете теперь передавать ваши шуточки прямо марсианам…
Вообще-то ничего особенного в этих словах не было. И если судить по тону, никакого скрытого смысла они не содержали. Но они все равно открыли мне глаза на истинные намерения компании в отношении моей программы и уязвили меня сильнее, нежели грубое, циничное предупреждение.
Впрочем, подобные демонстрации больше не повторялись. Однако успокоить пробудившуюся настороженность не так-то просто. Я вдруг обнаружил, что не слышу больше критических замечаний, указаний, советов, от которых раньше
…Словом, я вовсе не собирался так легко сдаваться. У меня тоже было что сказать по этому поводу. Да, ракета, предназначенная для мягкой посадки, наверняка представляла собой нечто новое, качественно отличное от прежних, наблюдательных ракет. Да, с ее помощью должно было состояться прикосновение Земли к шкуре непостижимого Марса. Все это я готов признать без малейших колебаний. Но ведь отсутствие высокоорганизованной жизни на Марсе было с очевидностью установлено еще «Маринером-4»! Красная планета, планета молчания и смерти, планета пустынь и инея из замерзшей углекислоты… Ну кто же в наше время может серьезно говорить о существовании марсиан!
А теперь подумайте вот о чем. Есть ли в мире хоть один читатель, который воспринимает, скажем, «Путешествия Гулливера» Свифта как реалистическое произведение? Если и есть, то это, конечно, какой-нибудь помешанный с извращенным воображением. Фантастичность «Гулливера» является изначальным условием, лежащим за пределами дискуссий. Совершенно так же и мой марсианин (вы, несомненно, согласитесь с этим, если хоть раз слышали нашу программу) — в конечном счете своего рода современный мистер Гулливер, фантастический персонаж; оценивая людей совершенно иными мерками, он старается открыть им глаза на то смешное и нелепое, чего сами они невольно не замечают… Но раз уж он персонаж фантастический, то разве не более под стать ему быть марсианином, о котором уже решено, что он не существует, чем марсианином, насчет которого строятся неуклюжие догадки?
Поэтому, если бы на меня давила только администрация радиокомпании, я бы не упал духом до такой степени и уж как-нибудь пережил бы все эти неприятности. Конечно, с моей стороны смешно было бы рассчитывать на то, чтобы переубедить нашу чиновничью братию, которая никак не может взять в толк разницу между фантастикой и реализмом. Но у нее, у этой братии, имелось слабое место: простодушная убежденность в том, будто все решается в конечном счете одним-единственным индикатором и индикатор этот — благосклонность радиослушателя. И пока тревога начальства — эгоистическая тревога о том, что марсианская ракета нацелена прямо в моего марсианина и может нанести ему смертельную рану, — не нашла себе явственного подтверждения в показаниях этого индикатора, до тех пор у меня еще оставалась возможность гнуть свою линию. Если вы полагаете, будто реально существующая ракета способна поразить фантастического марсианина, самоуверенно рассуждал я, то почему вы не боитесь, что пулемет, стреляющий на киноэкране, может ранить и убивать зрителей? Да, я был беспечен и наивен. Сама логика подсказывала, что долго так продолжаться не может. И очень скоро, в унисон с настроениями администрации, на меня дождем посыпались злобные письма радиослушателей и ехидные комментарии обозревателей.
«… В нынешнем году мне исполняется семьдесят шесть лет. Для отдыха врачи прописали мне дневной сон в течение одного часа. Однако, услыхав такую антинаучную передачу, я почувствовал себя так, будто наступил конец света, я не могу сдержать благородного негодования, от волнения я совсем потерял покой, это укорачивает мои дни, и я настаиваю, чтобы вы подвергли свои произведения самой суровой самокритике».
«… Хотелось бы знать, есть ли у господина автора дети? Наши дети мечтают об успешной посадке марсианской ракеты, надежда эта переполняет их сердца. Неужто же автор не испытывает никаких угрызений совести, когда болезненно ранит чистые детские сердца злобными издевательствами
Да, я был разбит по всей линии. Нет среди людей существ более жалких и несчастных, нежели те, у кого отсутствует чувство юмора. Передавать для них мою программу было все равно, что показывать обезьянам обезьяний цирк. Помнится, у какого-то автора я прочитал: если не можешь насмешить, то остается только либо умереть, либо отомстить… Честное слово, как бы я отвел душу, если бы можно было стрелять по радио из пулемета!
Однако у меня была семья, которую мне надлежало кормить; это уже была реальность, а не фантазия, и я не мог позволить себе роскошь попусту взвинчиваться.
Я терзался ощущением собственного бессилия, а между тем ракета продолжала мчаться к Марсу со скоростью тридцать километров в секунду, и сам факт ее существования как зловещий кошмар отягощал мою душу. Я был загнан в угол и лихорадочно метался в поисках выхода. Как вернуть моему марсианину утраченные позиции? Я готов был для этого на все — на самое позорное соглашение, на обман…
И вот в один такой день я увидел маленькую заметку на последней полосе какой-то вечерней газеты…
«Инцидент с летающими блюдцами, вызвавший вчера вечером панику на Н-ской станции государственной железной дороги, ко всеобщему разочарованию, разрешился известием, что речь шла всего-навсего об игре неоновых огней на рекламной вышке, потонувшей в густом тумане. Некоторые свидетели, однако, утверждают, что огни были видны совсем в другом направлении, и сегодня весь день платформы станции кишели зеваками, число коих в несколько раз превышало обычное число пассажиров. Впрочем, даже специальная комиссия американского сената признала, что, хотя большинство из 20014 зарегистрированных неопознанных летающих объектов оказалось метеоритами или объяснялось разного рода атмосферными явлениями, все же 1021 случай истолковать невозможно. Наша страна отстала в космическом соревновании, и если бы нам посчастливилось первыми вступить в контакт с инопланетными существами, мы восприняли бы это как большую честь. Если бы летающие блюдца приземлились у нас, мы бы постарались всеми силами выразить наше дружелюбие, решительно воздерживаясь от опрометчивых поступков…»
И так далее.
3
Кажется, статья эта попалась мне на глаза в электричке, когда я возвращался из радиостудии. У меня вдруг все похолодело внутри, я почувствовал, будто что-то во мне вот-вот взорвется, и принялся вновь перечитывать заметку. Строчки бикфордовым шнуром бежали перед глазами, и едва я дочитал до конца, с ослепительной вспышкой грянул взрыв. Когда взрывная волна достигла мозга, моя идея приняла отчетливую и ясную форму.
На первой же остановке я выскочил из электрички и бросился к ближайшей телефонной будке. Наверное, мне не следовало пороть горячку. Наверное, надо было вернуться в студию или поспешить домой, чтобы сперва набросать свой план на бумаге. Во всяком случае, сначала следовало тщательно разработать тактику, а потом уже звонить. Но ракета неумолимо мчалась к Марсу, посадка предполагалась меньше чем через три недели, надежд у меня больше не оставалось никаких, и мою душу распирало ненадежно загнанное вглубь нетерпение. Да нет, дело было не только в этом. Я буквально гнулся под сладкой тяжестью своей великолепной идеи. Мне не терпелось поскорее щелкнуть по носу нашу чиновничью братию, а пуще всего я хотел успокоить жену и вернуть в семью мир и спокойствие. Ибо несчастна жена, потерявшая веру в мужа, но трижды несчастен муж, утративший доверие жены.
Когда в телефонной трубке отозвался голос моего мучителя, заведующего редакционным отделом, я заговорил каким-то развязным тоном, удивившим меня самого:
— Нашел. Придумал превосходный трюк. На той неделе и начнем. Форма, стилистика — все будет совсем другое… поворот, так сказать, на сто восемьдесят градусов…
— Погоди-ка, — перебил он меня скучающим насморочным голосом. — Ты же знаешь, программа целиком доверена тебе…
— Да нет, вы послушайте сначала. Изменим все следующим образом… Короче, например… Во вступлении ведущий зачитывает письмо, в котором к нам обращаются за советом…