Совсем как живая
Шрифт:
– Я не верила, что увижу тебя, – только и смогла сказать Мария…
Они вошли в квартиру. Толя, младший брат, стоял в прихожей и смотрел только на сестру. Она обняла его:
– Я так соскучилась.
– Это правда? – строго спросил он. – Все страшное кончилось? Мы будем жить вместе?
– Конечно. – Она его затормошила, пряча повлажневшие глаза. – Я потом тебе покажу подарки. Сначала мы умоемся, переоденемся.
– Нет, – вмешался Димитрис. – Мы, конечно, умоемся, переоденемся. Но потом мы с Толей будем готовить греческие салаты: я все привез. Будем обедать, пить вино и только потом вручим подарки.
Все
Ульяна в легком домашнем платье вошла в комнату Марии. Остановилась у портретов отца и Василия, под которыми горели лампадки.
– Бедная моя, – повернулась она к матери. – Ты была одна в этом несчастье.
– В трагедии любой человек – один, – ответила Мария. – Бог дает ему крест и говорит: неси, сколько сможешь.
– Ты повесила их портреты рядом?
– Да, как видишь. Жизнь не переделаешь. Твой отец был моим первым мужчиной, Василий – вторым и последним.
– Как это произошло?
– Я убила его. Узнала, что на вас напали, решила, что тебя больше нет, пришла и сказала: будь ты проклят. Не живи. Он послушал меня.
– Мама, ты ни в чем не виновата… Мы обе знаем, что они за люди… Папа… Мы все… Разве мы жили?
– Да, мы знали. Василий сказал, что имел отношение к гибели Виктора. Не прямое, конечно. Убийцы сейчас в тюрьме. Знаешь, когда Василий умер, я почувствовала, что он нас любил по-настоящему. Меня и тебя. При его жизни мне это было не важно. А сейчас, извини, душа болит… Несчастный безумец Вадим, который превратил твою жизнь в ад, он без отца из этой истории, конечно, не выберется. Его, скорее всего, признают невменяемым. Мне сказали, что он окончательно сошел с ума в тюрьме. Мне жаль его мать.
– Я так счастлива сейчас, мама, что мне жалко даже Вадима. Грех это говорить, но благодаря Вадиму мы с Димой прошли сквозь такие испытания, что теперь точно знаем: никто никогда так не любил, как мы, никто не был столь близок, столь богат…
– Мне кажется, я жила ради этих слов…
– Черт, – сказал Коля, появляясь на кухне, где Марина готовила обед. – Выясняется, что я такой же нищий, как и был. Практически. Купил машину, Николаев принес мне сдачу с моего гонорара – он оказался честным, не взял даже на чай, – я решил присмотреть тебе подарок, у тебя же завтра день рождения. Полез в Интернет, набрал всего лишь слово «платье»… Елки, я не в курсе цен! Ты знаешь дизайнера Дэбби Вингхэм?
– Ну, слышала.
– Так у меня не хватает средств даже на рукав ее последнего платья. Оно стоит пять с половиной миллионов долларов, весит, правда, тринадцать килограммов. Это, мне кажется, минус.
– Это огромный минус. Я же не верблюдица – таскать на себе такие тяжести. Не переживай.
– Я переживаю. Я считаю, сколько нужно взять заказов на убийства, чтобы прилично одеть женщину…
– Ну, какой ты неисправимый идиот. – Она всплеснула руками. – Прав Николаев. Просто шут какой-то.
– Я – шут, ну и что же… Он кто – вот в чем вопрос? Когда я выхожу в трусах из спальни или в халате из ванной, он в гостиной на полу учит играть в шахматы трехлетнего Артема, я только соберусь погулять с Грэем, а они уже возвращаются с Николаевым – лапы мыть. Я думаю, что чего-то
– Так, как есть. Он – одинокий, не очень, точнее, совсем неудобный человек. При этом очень благородный и преданный, согласись. Он привык спасать то меня, то тебя. Во время этого занятия привязался к ребенку. К собаке тоже. Стал сам немного ребенком. Он тебе мешает? Он ведь даже не каждый день приходит.
– Нет, конечно, нет. Он приходит через день. Вот если бы приходил каждый день – он бы мне мешал. Ты все доходчиво объяснила. Я, пожалуй, пойду посплю. Потом буду думать над концепцией нового журнала. Мне Кольцов для него обещал таскать горячие скандалы. На платье нам не хватает, но журнал запустим как-нибудь…
– Поспи, – улыбнулась Марина. – У тебя точно все получится. Только впиши в эту концепцию руководство процессом с домашнего дивана. Иначе – пролет.
– Отличная идея. С нее и начну.
Коля пошел спать, Артем был в садике. Марина закончила с готовкой, пришла в гостиную, села на диван. Опять вспомнила все сначала. Как изменилась ее жизнь! После признания Александра она продолжала ходить в больницу каждый день, ухаживала за ним, разговаривала со свекровью – о здоровье Саши и больше ни о чем. Потом они привезли его в квартиру. Он, очень бледный и слабый, сразу прошел в спальню, лег на кровать и закрыл глаза. Марина отпустила няню, собрала ребенка, тихонько вошла в комнату, подошла к Александру, коснулась губами его щеки и сказала:
– Прощай, милый. Мы уходим. Тебе так будет легче. Мама тебе поможет. Если что-то понадобится, звони. Мы с Артемом сразу приедем.
Он кивнул, не открывая глаз. Она с болью увидела слезы под плотно сжатыми ресницами, выбежала из комнаты, попрощалась с Ниной Валентиновной. Они с Артемом ушли… Под дубом ждал Коля. Неподалеку стояла машина, которую он купил.
– Ты давно ждешь? – спросила она.
– Нет. Всего четыре часа.
Они приехали в его квартиру и стали жить, ничего не загадывая наперед. Он ждал, когда она скажет: «Я все решила. Мы точно будем вместе». Она ждала, когда ее отпустит страшная печаль. Ей никогда не было так приятно и уютно с другим человеком. Она как будто вернулась домой. К нему – родному, смешному, очень домашнему. У нее никогда не было таких легких и теплых отношений с Александром. Она еще не разрешила себе это сказать, но столь сильного физического притяжения к мужчине она, оказывается, не знала. Но части картины не складывались. Александр – отец малыша, они расстались не так, как люди, сознательно решившие изменить свою жизнь. Судьба швырнула их в водоворот мучительных событий, которые от них не зависели. Все оборвалось жестоко, руины не стали прошлым и убивали надежды на будущее…
– Тебе грустно? – Коля стоял рядом и внимательно смотрел на нее. – Что не так?
– Мне так грустно, что я не знаю, что с этим делать. А ты знаешь?
– Знаю. «Шоколадом лечить печаль и смеяться в лицо прохожим». Все пройдет, моя милая, моя красивая, самая лучшая жертва на свете.
– Да? Я тебе верю, хотя тебе верить – просто смешно.
– Ну вот видишь. А говоришь, грустно. Придет Николаев, мы вообще над ним обхохочемся. Я научил Артема играть в шахматы лучше его…