Совсем недавно…
Шрифт:
— Какие документы?
— Я… Мы веселились. Ну, выпили. Я не помню. О чем-то говорили. Что-то сунули мне подписать.
Он замолчал, собираясь с мыслями, но Курбатов торопил его:
— Дальше, дальше.
— Дальше, я жил у нее три месяца, это где-то на Приморском шоссе, я адреса не знаю. А потом она сказала мне, чтобы я поступил работать в магазин, что ко мне придут и спросят…
— Про ботинки с застежками?
— А? Да, да, про ботинки. Мне сообщили, что если я выполню это дело, то возвратят мой документ — тот,
— Кто обещал?
— Она. Аня.
— Могли бы вы найти дом, где она жила?
— Нет, вряд ли.
— Вы говорите неправду.
Кушелев привстал, кладя растопыренную пятерню на сердце, у него даже слёзы навернулись на глаза:
— Товарищ… простите, не знаю вашего звания…
Курбатов резко оборвал его:
— Я вам не товарищ. Садитесь и говорите правду, всю правду. Когда и как вы были завербованы? Где, кто вас вербовал? Начинайте.
— Я сказал правду, — прошептал Кушелев. — Ей-богу, правду, вы просто не хотите верить мне. Я сам ошарашен. Работать два дня и…
— Значит, вы работаете только два дня?
— Да. В магазине.
— Ловко работаете, — улыбнулся Курбатов. Арестованный тоже засмеялся, мелко и дробно, и развел руками.
Курбатову вдруг стало тошно смотреть на этого человека; майор встал, прошелся по комнате и сказал:
— А почему вы уволились из ресторана «Северный»?
Курбатов увидел, что у человека, сидевшего перед ним, вздрогнули плечи и он снова начал растягивать воротник.
— Я там никогда не работал… А чёрт с ним, всё равно. Погубила она меня. Ну да, работал, и хотел жить честно.
— Аня виновата?
— Да. Будь она проклята!
Курбатов перегнулся и спросил тихо, не скрывая насмешки:
— И отравить Позднышева рыбным ядом тоже она велела?
У Кушелева на лице не дрогнул ни один мускул, он оцепенел, на лбу выступили капли пота. Курбатов убедился, что попал в точку.
— Так вот, оставим в стороне несуществующую Аню и начнем… Ну, хотя бы с того, как вас позвали к телефону и сказали вам… Вы помните, что вам сказали?
— Я… не могу… задыхаюсь… — прошептал Кушелев.
— Вы не задыхались, когда подсыпали Позднышеву яд. Рассказывайте, мы знаем многое, учтите это… Никодим Сергеев.
Удар был точный. Сергеев-Кушелев, оторвал верхнюю пуговицу, и она упала на ковер. Острый кадык у него ходил вверх-вниз, вверх-вниз, он всё глотал набегавшую слюну.
— Начнем сначала? Итак, как ваша фамилия?
— Сергеев.
— А настоящая?
— Это настоящая фамилия.
— Что это за адрес: Деповская, три, Константин Игнатьевич?
— Я не знаю.
— А кто такой Войшвилов, вы тоже не знаете?
У Сергеева забегали глаза, он взглянул в сторону, будто рассчитывая увидеть там Войшвилова, и, ничего не увидев в темном углу кабинета, не успокоился, — голос у него дрогнул:
— Ани не было, я всё… врал. Был Войшвилов, я жил у него три месяца… Это он
— Где он жил, вы тоже не помните?
— Нет… Нет, не могу вспомнить.
Он даже лоб потер, доказывая, что память у него отшибло начисто. Курбатов глянул на часы. Допрос длился уже полтора часа.
— Кого, кроме Войшвилова, вы еще знали?
— Никого, только его.
Курбатов оказал, как бы в раздумье:
— Странная у вас память, Сергеев. Я, например, знаю, что в сорок первом году линию фронта переходило пятеро, в том числе…
Курбатов не договорил нарочно. Сергеев был близок к тому, чтобы рассказать всё, и Курбатов это видел. Нехватало только последнего толчка.
Сергеев вскочил. У него сжались кулаки, потом он опустился на стул и махнул рукой:
— Да. Запираться больше не буду. Пишите: моя фамилия Скударевский, сын белоэмигранта генерала Скударевского. Работал в гестапо в тридцать шестом году… моим начальником был некий Ратенау, он же Войшвилов, и он же Дьяков.
Скударевский-Сергеев уже торопился рассказывать:
— В сорок первом году мы были переведены через линию фронта, нас шло пятеро из русского отдела группы «Ост». Двое — немцы. Потом нам велели притаиться.
Курбатов перебил его:
— Кто велел?
— Этот, Васильев Константин Игнатьевич. Мы не понимали ничего. Я только после войны сообразил, что появился другой хозяин. Деньги шли к нам уже после войны… Кто их платил — вы знаете.
— Кто с вами был еще?
— Ратенау, Васильев и я. Больше я никого не знаю. Остальные двое связаны с Васильевым. Я их не видел.
Сейчас он, пожалуй, не врал. Немецкие агенты часто работали так, двойками, и одна не знала другую.
— Васильев — это подлинная фамилия?
— Васильев — немец, прибалтийский немец фон Белов. Сейчас он работает на железной дороге, проводником. Пишите, я говорю сейчас чистую правду, я ведь был только пешкой в их руках…
Для Курбатова многое прояснилось. Он мысленно подчеркнул слова Скударевского о том, что деньги шли после войны. Немецкая разведка не могла уже платить своим оставшимся агентам ни гроша, и, стало быть, те средства, которые поступали, были иного происхождения. Действительно, группа нашла нового хозяина и стала работать на него.
Важно теперь выяснить, как шла эта работа.
— Кто связан с Ратенау на «Электрике»? — снова спросил Курбатов.
— Я не знаю. Я был ведь пешкой, — ныл Скударевский, — почтовым ящиком.
— А если припомнить? Например, взрыв на Кушминской ГЭС.
— Не знаю. Слышал, что кто-то есть, что задумана большая операция и после этого нас перебросят в Москву с повышенной оплатой.
— Значит, вы утверждаете, что готовится крупная операция на «Электрике»? — Курбатов, спрашивая, многозначительно поглядел на Брянцева, и тот ответил ему медленным, понимающим кивком головы. — Какая же?