Совсем того!

Легардинье Жиль

— Доктора говорят, когда ребро срастется, ты будешь как новенький.

— Не совсем, Филипп.

— Что ты хочешь сказать? — испугался Манье.

— Я прекрасно помню, о чем просил тебя, когда подумал, что настал мой смертный час.

— По поводу дочери?

— Жизнь — странная штука, друг мой. За несколько дней до падения меня сразили слова Манон. Она сказала, что для моей дочери иметь отца, который столько для нее делает, — это счастье. Если б я был зам' ком, то, услышав о себе такое, тотчас же рухнул бы. Ужасно. Я ничего не сделал для своей дочери. Годами я кем только не занимался, кроме нее. До меня это дошло в ту секунду, когда Манон сказала про мою дочь. Я был уничтожен. Другой удар нанес мне ты, когда ответил, что я сам должен ей сказать…

— Мне очень жаль, что я тебя ранил.

— Ничего ты меня не ранил. Мне даже кажется, что именно благодаря твоему ответу я выжил. Знаешь, Филипп, раньше я совсем не боялся смерти. У меня было ощущение, что мне на этом свете больше делать нечего. Но теперь я смотрю на вещи по-другому. Смерть не настигнет меня прежде, чем я сделаю то, что должен сделать.

Манье схватил руку приятеля и сказал:

— Я рад. Узнаю твой скверный характер и грандиозные планы. Прости, я должен был прийти раньше.

— А я, если ты когда-нибудь окажешься в коме, не дам тебе помереть, мерзавец ты эдакий. Я примчусь к тебе на следующий же день. Надену на тебя парик, накрашу лицо и попрошу приделать искусственную грудь. Когда ты очнешься, ты, как и я, ничего не будешь помнить, и я тебе сообщу, что ты Анджелина Джоли. И даже покажу фильмы с твоим участием.

— Ну ты совсем того!

71

— Я могу увеличить обогрев, если вам холодно…

— Спасибо, Жюстен, все хорошо. Лучше будьте осторожны на скользких участках, тут не везде посыпано.

На обратном пути в поместье Блейк с трудом узнавал пейзаж. Три дня крупными хлопьями валил снег, и в лесу стало белым-бело. Ветки согнулись под тяжестью толстой пушистой шубы. Для машины Филипп открыл главные ворота. Жюстен переключил передачу, прежде чем выехать на аллею. Парк был великолепен, но замок производил еще более сильное впечатление. Как в волшебной сказке, крыши, балконы, купы деревьев — все было покрыто белым мягким покрывалом. Белизна слепила глаза, несмотря на пасмурную погоду.

Едва Жюстен остановил машину, как на крыльцо высыпали Одиль, Манон, Филипп и даже Мадам.

— Какой прием! — воскликнул Эндрю, вылезая из машины.

Филипп хотел было помочь ему подняться по ступенькам, но Блейк хотел показать, что не нуждается в помощи, несмотря на то, что прихрамывал.

— С какого же времени вы караулили мой приезд? — пошутил он. — Как я догадываюсь, вооружились моим биноклем… Я очень рад снова всех вас видеть.

Все пошли в дом. Одиль осторожно сняла с Блейка пальто. Манон размотала шарф, а Филипп забрал у него сумку. Мадам смотрела, как ухаживают за Блейком, — довольная, что он вернулся.

— Новые очки вам очень идут, — заметила Одиль.

— Учитывая, в каком состоянии оказались старые, представился подходящий случай их поменять.

— Можем мы заняться почтой? — неожиданно спросила Мадам. — Мы уже опоздали больше чем на час…

Увидев на ее лице хитрую улыбку, Блейк понял, что это не упрек, а желание все вернуть на свои места. Одиль вручила ему пакет с корреспонденцией, и он пошел наверх вместе с Мадам.

Сидя по обе стороны письменного стола, Мадам и Блейк еще больше, чем раньше, были похожи на детей, играющих в какую-то игру. Он смотрел, как она ножичком в виде шпаги один за другим вскрывает конверты. Часть из них она отдала ему — с указанием, что ответить. В это утро, однако, внимание Мадам было сосредоточено не столько на почте, сколько на Блейке.

— В прошлый раз, когда я вас видела, — сказала она, — я подумала, что это в последний раз…

Мадам почувствовала, что сказала что-то не то. Эндрю кивнул:

— Я понял. Иногда не надо придавать большого значения тому, что, как тебе кажется, происходит в последний раз…

Она повертела ножичком и спросила:

— Вы собираетесь уехать в отпуск на праздники?

— Нет.

— Не с кем повидаться?

— Есть, но скорее в январе. Если позволите, я останусь у вас до конца испытательного срока. А потом, как вы уже дали мне понять, у меня может появиться много свободного времени…

— Кажется, я нашла решение. Если мои финансовые дела поправятся, у поместья есть будущее…

Несмотря на обнадеживающее заявление, Блейк сразу встревожился. Ему хотелось узнать обо всем подробнее, но он не решался задавать вопросы.

Разбор почты в то утро шел не совсем обычно. Ни Мадам, ни Эндрю в действительности не придавали значения тому, что делали, привычное занятие служило им только предлогом побыть вместе. Они украдкой поглядывали друг на друга, избегая встречаться взглядами. Не желая признаваться самим себе, они наслаждались обществом друг друга.

Отложив в сторону очередную рекламу, Мадам взяла следующий конверт, зеленого цвета, адрес на котором был написан от руки. Она наклонилась, чтобы включить шредер. Блейк понял: сейчас или никогда. Мадам уже приготовилась опустить письмо в щель, когда Эндрю остановил ее:

— Позвольте мне кое-что вам сказать.

Рука Мадам застыла в воздухе. Письмо было в нескольких сантиметрах от резательной машины. В комнате воцарилось молчание, слышен был только мотор машины.

— Не уничтожайте письмо, пожалуйста.

— К вам, стало быть, вернулись все ваши способности… В том числе и способность вмешиваться в то, что вас не касается.

— Я даже приобрел кое-какие новые. Не знаю, оттого ли, что я был на волосок от смерти, но я еще больше убедился в том, что сегодня нет ничего дороже мира. Надо стремиться к нему всеми силами. Сожаления ни к чему не ведут.

Горечь тоже. Важно только настоящее и будущее. Мы такие уязвимые… Как и вам, мне не хватает дорогих мне людей. Как и вы, я живу с мыслью, что их нет со мной. Я думаю, что и для вас, и для меня те, кто ушел, остаются по-прежнему близкими, но ведь другие живы, и они нуждаются в нас…