Совсем того!

Легардинье Жиль

Эндрю испугался, что наговорил лишнего. Мадам Бовилье повертела в руках письмо, словно пытаясь определить его содержание, и положила перед собой. Шредер все еще работал.

— Что на это сказала бы ваша жена? — спросила мадам Бовилье на удивление уверенным тоном.

— А что на это сказал бы ваш муж? — вторя ей, ответил Блейк.

72

— Одиль, прошу вас, доверьтесь мне и ответьте. Мадам принимала людей из «Вандермель»?

— У нее были какие-то встречи. И даже много. Но откуда мне знать, о чем именно они говорили?

— Вы ничего не заметили? Как по-вашему, она что-нибудь подписывала?

— Эндрю, вы ставите меня в трудное положение…

— Мне очень жаль, но это крайне важно.

— Единственное, в чем я уверена, это что Мадам вызывали в банк. Через три дня после вашего падения. Когда она вышла оттуда, она ничего мне не сказала, но она была мертвенно-бледной.

Одиль взяла нетронутую миску Мефистофеля и аккуратно опорожнила ее в ведро для пищевых отходов.

— О коте по-прежнему ничего не известно?

— Скоро уже три недели… Иногда утром мне кажется, что он приходил немного поесть. А иногда я будто слышу, как посреди ночи открывается дверца котохода. В прошлое воскресенье я даже спустилась посмотреть, но его не было. Вы, наверное, считаете, что глупо так беспокоиться о коте, погуляет и придет. Но я думаю, что он погиб, вот и все.

С ними такое случается каждый день, хотя об этом не говорят по телевизору…

— Телевизор не всегда говорит о том, что нас волнует… Блейк подошел к Одиль, желая ее как-то утешить, но она отвернулась.

— Я, как маленькая наивная девочка, продолжаю готовить ему еду… Но я пообещала себе, что после Рождества перестану.

Кухарка вымыла миску и вернула ее на место возле кошачьей подушки. В глазах у нее стояли слезы.

— Он так любил тепло, я надеюсь, что ему не холодно там, где он сейчас …

Она шмыгнула носом, вытерла руки и попыталась успокоиться.

— Мадам говорила вам о своих планах на Рождество?

— Нет еще, у нас было много дел…

— Она хочет устроить ужин для всех нас — Манон, Филиппа, вас и меня. Я думаю, она и Жюстена пригласит.

— Вы сказали — Филиппа…

Одиль сделалась красной, как помидор.

— Ну и что с того? Я же называю вас Эндрю! А что касается ужина, то месье Манье мне говорил, что эту традицию завел еще ее покойный муж.

— Ну вот, опять «месье Манье»?

— Хватит, — проворчала Одиль. — Вам не кажется, что я и так много чего вытерпела? Боялась, что вы не выживете, и кот у меня пропал. Я плакала часами. А вы не успели вернуться, уже начинаете меня мучить…

— Мне вас тоже очень не хватало, Одиль. Очень-очень, правда. И уверяю вас, хоть я и мечтал о вашей еде каждый раз, когда мне приносили больничную, еда была не главное. Когда я обнаружил возле себя Джерри, я так расчувствовался… Вы даже не можете себе представить. И потому, что зверек был со мной, и потому, что только вы могли проявить такую заботу.

Блейк подошел к ней и поцеловал в лоб.

— Спасибо.

73

Закрыв за собой дверь маленькой гостиной, Одиль с возмущением выдохнула. Пунцово-красная, она вцепилась руками в поднос. Эндрю никогда не видел ее такой — готовой взорваться. Слегка прихрамывая, он пошел за ней в буфетную.

— Судя по вашему состоянию, мадам Берлинер там расходилась, — с иронией сказал он. — Кто на этот раз стал жертвой ее змеиного языка?

— Как ей не стыдно! — вспыхнула кухарка. — Эта гадкая женщина имела наглость прийти с кольцом на пальце, которое Мадам продала ей недели две назад. Она же видела, как горько было Мадам расставаться с ним, — видела и все-таки торговалась. А сегодня она явилась и выставила его напоказ… Вы представляете? И она еще всех поучает! Считает себя светской дамой!

— Вы уверены, что это именно то кольцо?

— Абсолютно. Это красивое изумрудное кольцо, подарок месье Франсуа. Я много раз его чистила. Бедная Мадам… Я возмущена. Вы правильно сделали, что ударили ее током, эту старую каргу.

— Теперь обслуживать их пойду я.

— Не надо. Не беспокойтесь, я справлюсь. Врачи сказали, что вам надо еще поберечь ногу.

— Немного тренировки мне не повредит…

Когда он вошел в гостиную с горячим кофе и пирожными, ни гостья, ни Мадам не заметили подмены. Одна с жаром высказывала свое непререкаемое мнение, а другая слушала — подавленная, не способная возражать.

— Мне смешно. Меня удивляет, что вы так растаяли из-за банальной любовной истории между горничной и мелким заводским служащим. Прямо как в плохом сериале для домохозяек…

Блейк поставил поднос на журнальный столик. Узнав Эндрю, мадам Берлинер воскликнула:

— Какая неожиданность! А мне говорили, что вы больны. Я наслышана о происшествии с вами. Надо внимательно смотреть, куда ставите ноги, друг мой, особенно в вашем возрасте…

Эндрю на упрек никак не отреагировал, а только учтиво поинтересовался:

— Не желаете ли еще кофе?

Блейк всегда поступал так с опасными людьми: позволял им выступить вперед, раскрыться, решить, что они одерживают верх. А сам следил, чтобы не дать вовлечь себя в провокационную игру. Он их оценивал, но никогда не переоценивал. Жизнь научила его, что нет слабых противников, и тот, кто считает себя сильнее, зачастую в итоге проигрывает.

— А посему, — говорила мадам Берлинер, — я думаю, вам надо ее заменить, она недостаточно любезна…

Наливая мадам Берлинер кофе, Блейк рассматривал кольцо: оно было строгое, изящное, сверкающее и не шло той, которая теперь его носила. Женщина знаком показала, что кофе и пирожных ей достаточно. Съев одно, она продолжала:

— Возвращаясь к вашей горничной. Хочу вас предупредить, чтобы вы были начеку. Теперь у нее голова идет кругом, ей не до работы. И так все трудней найти хорошую прислугу, а тут еще эта вульгарная история про якобы безумную любовь. И никакой адвокат не поможет, на адвоката нужны средства! А там и дети пойдут, а значит, социальные пособия! Вот на что идут наши налоги. Денежки-то они считать умеют!