Союз еврейских полисменов
Шрифт:
– Прелесть моя, – изрекает Берко, не опуская своего большого шолема.
Трое молодых людей устраиваются на диване, двое в креслах, один вытягивает из ниши стул. Выглядят они полными лопухами, оставленными в арьергарде, в обозе. Все уставились на дверь в комнату Литвака, как будто ожидая указаний. Дверь закрыта. Бина открывает ее, толкает ногой, смотрит внутрь, осматривается.
– Меир, Берко.
Штора дребезжит на ветру. Дверь санузла нараспашку, там темно. Альтер Литвак исчез.
Ни в шкафу, ни в душевом отсеке. Бина вздергивает штору. Раздвижная стеклянная дверь открыта, как раз позволяет войти и выйти. Они вылезают на крышу, оглядываются, шарят за запертой надстройкой системы
Посреди койки лежат блокнот, ручка и раздолбанная зажигалка «Зиппо». Ландсман подбирает блокнот и читает последнюю запись.
Я ее не убивал она была хорошим парнем
– Украли, сволочи, суки вонючие, – равнодушным голосом констатирует Бина. – Спецназ сучьих Штатов, одного с ним хозяина моськи.
Бина связывается со своими людьми внизу. Никто никого и ничего подозрительного не заметил, ни группы чумазых аварийщиков, ни автоматчиков с гримом на мордах, ни свисающих со всяких тарахтящих в воздухе кофемолок тросов и веревочных лестниц.
– Падлы, – Бина подпускает в свою речь чуток жару и лоскутки американской лексики. – Осквернители Библии, fucking Yankee motherfuckers.
– Language, lady, jeez! Сударыня, что за выражения!
– Yeah, whoa, take it easy, there, ma'am! Но-ну, таки спокойно, спокойно, дама!
Некоторое количество американцев в костюмах, слишком много, чтобы Ландсман сразу смог оценить их численность, штук, скажем, шесть, умудрились протиснуться в предбанник литваковской спаленки. Крупные, недоедание им явно не знакомо; аккуратные, очень любят они свою работу. На одном грязно-оливковая накидочка и скромная улыбочка под волосами злато-серебристыми. Без пингвинового свитера Ландсман его с трудом узнает.
– О'кей, ребята, – говорит человек, название которого должно быть явно Кэшдоллар. – Давайте все попытаемся успокоиться.
– ФБР, – роняет Берко.
– Почти попал, – кивает Кэшдоллар.
41
Следующие сутки Ландсмана маринуют в снежно-белой комнате с молочно-белым ковром на седьмом этаже федерального здания Гарольда Айкса на Сьюард-стрит.
Шесть человек с посконно-мужественными экранными именами киношных подводников обреченной киносубмарины сменяются попарно, отрабатывают четырехчасовыми сменами. Один из них афро, еще один латино, остальные поросячье-розовые жвачные гиганты с прическами астронавтов, не то скаутских вожатых-педофилов, подростки-переростки с полированными церковно-приходскими манерами. Время от времени Ландсман чует в каждом из них дизельное сердце полисмена, однако сбивает с толку южный языческий гламур. Ландсман напускает дыму, но они нащупывают его и загоняют в угол.
Никто ничем не угрожает, не пытается запутать. Обращаются к нему по рангу, имя произносят так, как он его предпочитает слышать. Когда Ландсман старается увильнуть, запудрить мозги или запирается, мрачнеет, они принимают вид терпеливых школьных учителей. Вопросы Ландсмана встречают уничижающим молчанием, как будто тысячи галлонов воды с пожарного самолета обрушивается на него это молчание. Не упоминают ни о детективе Шемеце, ни об инспекторе Гельбфиш. Ни тем более о таинственном исчезновении мосье Альтера Литвака. Кто такие Мендель Шпильман и Наоми Ландсман, они вообще не имеют представления. Знать они хотят, что знает Ландсман – или полагает, что знает – об участии США в уничтожении Куббат-ас-Сахра, об инициаторах, исполнителях и жертвах этого акта, о связанных с ними лицах. Они не желают, чтобы Ландсман знал, что они сами что-то обо всем этом знают. Сами они обо всем этом не имеют ни малейшего представления. Они настолько хорошо натасканы, что Ландсман лишь в середине второй смены осознает повторяемость вопросов. На разные лады перепевают они две дюжины вопросов, инвертируют их и перефразируют, подают под разными углами. Плетут сочетания, как из основных ходов шести шахматных фигур, вплетая их в нейронную мозговую сеть. Ландсмана регулярно пичкают ужасным, с позволения сказать, кофе и от часа к часу черствеющим сливочным печеньем, абрикосовым да вишневым. В один из перерывов его сопроводили в комнату отдыха и предложили отдохнуть на диване. Закрыв глаза, имитируя сон, Ландсман сразу узрел надвигающиеся на него мотострелковые цепи кофе и печенья. Пора возвращаться в снежно-молочность допросной камеры, к белому шуму стен, к кофейно-абрикосовому шерри, к винилу под задницей и ламинату под носом… Под носом…
– Детектив Ландсман…
Открыв глаза, Ландсман видит черные разводы на коричневом ламинате столешницы. Скула его онемела от давления твердого пластика. Он поднимает голову, оставляя на поверхности стола лужицу слюны. Липкая нить между губой и лужицей растягивается, лопается.
– Эхькь. – кряхтит Кэшдоллар.
Он вынимает упаковочку бумажных, платочков и запускает по столу к Ландсману, мимо открытой коробки печенья. Кэшдоллар напялил новый полупердон золотистой вязаной шерсти с замшевым передом, замшевыми пуговицами, замшевыми нашлепками на локтях. Восседает он на металлическом стуле прямо, четкий узел галстука, гладко выбритые щеки, голубые глаза подчеркнуты мудрыми морщинками. Прическа отсвечивает золотом фольги внутренней упаковки «Бродвея». Улыбка лишена энтузиазма и жестокости. Ландсман стирает безобразие с лица и со стола.
– Вы не проголодались? Выпить, может быть?
Ландсман не возражает против глотка воды. Кэшдоллар вынимает из левого кармана куртки бутылочку минеральной воды, кладет ее на стол и запускает по маршруту, проложенному платочками. Не так уж он молод, Кэшдоллар, но что-то юношески серьезное осталось в том, как он нацеливает бутылку, как поступательным движением ладони запускает ее вращение, как провожает ее взглядом, лишенный возможности дополнительно откорректировать курс. Ландсман шипит колпачком, отпивает глоток. Минеральная вода… Не слишком он ей рад.
– Работал я на одного парня, – говорит Кэшдоллар. – На моего предшественника. Он то и дело вставлял в разговор всякие словечки. Среди нашего брата привычка распространенная. У нас кто из военных, кто из экономистов… Народ держится за привычные словечки, фразочки. Шибболеты. Еврейское слово, вы, конечно, знаете. Книга Судей, глава двенадцатая. Точно есть не хотите? Я вам чипсов принесу. Или лапши разогрею, у нас здесь микроволновка есть.
– Нет, спасибо. Лучше про шибболеты.
– Этот парень, мой предшественник, время от времени выдавал: «Мы сказку рассказываем, Кэш-доллар». – Голос Кэшдоллара, когда он изображает бывшего начальника, становится более солидным и менее просторечным, чем его природный гундосый тенорок. Более напыщенным. – «Сказку сказываем, Кэшдоллар. Больше ничего бедным мудозвонам не надо». Только он не говорил «мудозвонам».
– Ваш брат, – стремится уточнить Ландсман. – Это те, кто устраивает взрывы в святых местах мусульман? Устраивает новые крестовые походы? Убивает женщин, которые летают на своих крохотных самолетиках и время от времени пытаются выручить кого-то из беды? Стреляют в затылок беззащитным бедолагам? Извините, я только хотел уточнить, чем занимаются люди с шибболетами.