Союз летящих
Шрифт:
– А ты не боишься, что уничтожив меня, ты приобретешь могущественных врагов?
– Думаю, что терять нам особенно нечего, - отозвался Лисицын.
– Я могу пообещать тебе сотрудничество -- и солгать.
– Мне недостаточно обещаний. Мне нужна ценная информация прямо сейчас. Уверен, что ты можешь мне ее дать. Например, информацию разведывательного характера... или научного.
– Ты ведь рискуешь, полковник, - тихо сказала девушка. Лисицын пожал плечами, как будто она могла его видеть. А может, и видела?
– Ничего не поделаешь. Мы оба рискуем, и ты, и я. Но мне давно бояться нечего. Я свое отбоялся.
– Я тоже, - сказала Алейн.
Валик позвонил прямо в институт. Алена, как назло, уже закончила практику со студентами -- и ее сразу позвали. Услышав голос Валика, она задрожала внутри.
– Ты считаешь, что ведешь себя порядочно?
– спросил он, едва поздоровавшись.
Это после того, как они вот уже три месяца не общались, не встречались, и Алена решила было, что все, что наконец-то прошлое осталось позади, и можно как-то жить дальше...
– Что тебе нужно?
– спросила она холодно. В самом деле, что? Она не понимала. На квартиру она не претендовала с самого начала. Так и жила с Дениской в общаге в Петергофе. Родители Валика были довольны - наконец-то избавились от наглой провинциалки, по их мнению, стремящейся захватить хорошую ленинградскую квартиру. Никаких имущественных претензий Валику не предъявляла. Даже алименты, в то время, когда они еще были нужны Дениске -- даже и тех он не платил. Конечно, с аспирантской стипендии много не заплатишь, а подрабатывать Валик в жизни не станет. Но Алена и не боролась за алименты. С Валиком бороться -- себе дороже выйдет.
Она вообще толком не умела бороться.
"Борьба" в ее представлении была чем-то вроде борьбы Молодой Гвардии против немецко-фашистских оккупантов. Когда стреляют, по ночам расклеивают листовки, а попав в плен, мужественно выдерживают пытки и перед расстрелом кричат "Да здравствует Советская власть!" Ну или что-нибудь в этом роде.
Ей никогда не приходило в голову, что бороться надо за себя, за свое место в жизни, за деньги, за квартиру... Все это ей давалось и так, бесплатно. Само по себе. Она не боролась -- просто увлекалась наукой, увлеченно работала, училась, и потому оказалась сначала в ЛГУ, потом среди лучших выпускников, теперь -- среди самых перспективных молодых ученых... За это не нужно было бороться. И с Валиком бороться она даже не собиралась. Таких людей считать врагами -- значит, унижать себя.
Если бы он еще мог оставить ее в покое...
– Что мне нужно? Ты еще спрашиваешь?
– спросил он трагическим тоном.
– Мы, кажется, уже почти год, как разведены...
– Ну и что? То есть ты испоганила мне всю душу, выбросила меня, как грязную тряпку, а теперь...
– Минуточку! Кажется, это ты ушел?
– Да, теперь ты можешь использовать формальные поводы, чтобы меня обвинять. Да, я подлец, сволочь, негодяй. Бросил жену с больным ребенком. А ты святая... Правда, деталей никто не знает...
Она хотела спросить, каких именно деталей, но вовремя сдержала себя. Этого он и ждет.
– Слушай, Валя, у меня мало времени. Я на работе. Давай -- что тебе нужно? Ты зачем звонишь?
– Нам надо встретиться, - сказал он. У Алены что-то противно заныло внутри, в районе солнечного сплетения.
– Зачем?
– Я хочу с тобой поговорить.
– Слушай, - у нее все плыло перед глазами. Знакомо. С родов начались какие-то проблемы с кровообращением, и похоже, скоро опять грядет "она, непобедимая болезнь гемикрания", - у тебя же была вроде какая-то Марина? Что она?
– А это тебя касается?
– Нет, но...
Опять знакомое наваждение. Разговор надо просто прекратить. Бросить трубку. Но она почему-то не может этого сделать. Затягивает. Валик обладал этим удивительным свойством. Общение с ним, каким бы невероятно тягостным и мучительным оно ни было, затягивало в сеть, из которой просто уже не вырваться. В былые времена они могли ночами выяснять отношения... ходить по кругу, оскорблять друг друга, нести уже совсем какую-то чушь... и не были в силах остановиться.
– Ладно, Алена, давай уже не будем поминать прошлое. Это неважно. Нам надо с тобой встретиться. Это по поводу холодильника, во-первых, мама спрашивает... Ну и вообще поговорить.
– Хорошо, - сказала она покорно. Все равно ведь не отвяжется, - где встречаемся? Хорошо, на площади Восстания. Нет, так рано я не могу. В семь, хорошо.
Она с облегчением положила трубку. К столу тотчас подскочил Костя.
– Слушай, ты, говорят, статью пишешь про новый маркер у полевок?
Алена мгновенно забыла о Валике. Улыбнулась.
– Да, пишу.
– Покажи?
Алена вытащила из папки распечатку. Костя хмурил брови, шевелил губами и водил пальцем по графикам.
– То есть ты думаешь, что это антропогенное влияние?
– Суди сам, - пожала плечами Алена, - в других популяциях разнообразие аллелей значительно больше. Ареал же этой популяции - сам видишь, практически в черте города. По-моему, логично? Евгений согласен.
– Да уж, Евгению должно понравиться! Поди уже предложил статью в соавторстве...
– предположил Костя.
– Вообще да, но на самом деле это наброски. Я хочу сначала набрать больше экспериментального материала по ДНК...
На лестнице звенела гитара. Алена замедлила шаги, прислушалась. Пели не обычного Цоя или Нау, а старенькое, неожиданно ласкающее слух -- Макаревича. Юношеский козлетон вполне соответствовал оригиналу, хотя артистизма автора этому исполнителю не доставало.
Скорей бы уж полночь, и вот -
закрыт ресторан.
Домой от табачного смрада и винных луж.