Союз летящих
Шрифт:
Желающих больше не нашлось. Через минуту проулок опустел.
Мужчина -- романтический спаситель, успела ехидно подумать Алена -- повернулся к ней.
Алена чуть приоткрыла рот. Это было глупо. Но ей было все равно, что глупо.
У него были серые глаза. Внимательные, очень цепкие. Узкий и твердый подбородок. Чуть ассимметричное лицо, левая носогубная складка глубже правой.
– Привет, - сказал он, - мы с тобой знакомы, но ты меня не помнишь. Меня зовут Дьен.
Они молча вышли на набережную Мойки. Наконец Алена решилась нарушить молчание.
– Как это может быть?
– Ты когда-нибудь теряла память? Представляешь, что такое амнезия?
– Да, - сказала Алена. И вспомнила случай из детства, когда упала с крыши, точнее, сквозь крышу. От того случая у нее осталось глубокое удивление, как это она, нормальный человек, может вдруг начисто забыть то, что делала и думала, без следа, как будто этого никогда не существовало?
– Да, было у меня такое. Но это было очень давно.
– Не очень, - сказал незнакомец. Как его зовут-то? Имя какое-то иностранное.
– А меня Алена зовут, - запоздало сказала девушка.
– Я знаю. Я же говорю, мы знакомы. Алена Маркова, только что исполнилось 26 лет, без пяти минут кандидат наук... А память ты теряла всего 15 лет назад.
– Да. У меня было сотрясение мозга... а вы...
Немного мешало, что незнакомый человек вот так запросто ей тыкал. Было в этом что-то унизительное. Но не одергивать же спасителя.
– Твоя память у меня здесь, - объявил незнакомец и похлопал себя по карману. Алена еще раз ощутила ирреальность происходящего. Может, она просто сошла с ума? У нее галлюцинации... ну конечно. Все началось с Валика и его дикой нелогичности. А может, Валик все это и подстроил? Специально разыграл для нее этот спектакль.
Мужчина вдруг остановился. Повернулся к ней. Сказал совсем другим тоном.
– Успокойся, Аленушка. Успокойся. Все хорошо. Ты сейчас все поймешь. Это не бред, это нормальная жизнь. Я очень рад, что мне удалось появиться вовремя. Ты все-таки была в опасности. Я лучше не буду тебе ничего рассказывать заранее. Просто мы вернем тебе память, и ты все поймешь сама. Ты даже не представляешь, как я рад.
Он просто говорил. Ласково, успокаивающе. Не касался ее, и это было хорошо -- после обманчиво-сладких объятий Валика, после омерзительных лап гопников.
Он был очень, очень хороший. Такой, как нужно. У Алены кружилась голова.
– Я, наверное, схожу с ума, - прошептала она, - но... кажется, я люблю вас.
Мебель в комнате была обшарпанная, обои страшненькие, и Алене это мешало. Стыдно. Приводить мужчину... такого вот... единственного, настоящего... к себе в дом, а здесь никакого уюта. Пусть чисто, убрано, но все равно. Она хотела делать ремонт, почему же не сделала до сих пор?
– Неважно, - сказал он, непонятно, о чем, - Аленушка, это совсем неважно.
– Вы чаю хотите?
– она так и не могла начать называть его на "ты".
– Нет. Все потом. Давай сначала разберемся с памятью.
Он выложил "это" на стол. "Это" оказалось блестящей небольшой коробкой. Без кнопок, рычажков, вообще без ничего, и будто обернутой в фольгу.
– Только ты присядь, - сказал он, взял ее за плечи. Это не было неприятно -- даже наоборот. Даже очень наоборот. Мужчина мягко усадил ее в единственное кресло. Потом провел пальцами по блестящей коробке.
– Работает, - пояснил он, - подожди несколько минут.
– А что с моей памятью?
– слабым голосом спросила Алена, - я ведь тогда забыла совсем немного. Антероградная амнезия. Только то, что было после травмы. Детство я помню... правда, как-то плоховато. Но это, наверное, у всех так.
– Нет, не у всех, - сказал мужчина. Вдруг на Алену накатило.
Блестящая, как фольга, сверкающая волна катилась на нее, упала сверху, подняла и понесла. Алена перестала что-либо соображать, перестала думать, она слилась с этой волной, она сама была волной, и потом, когда отхлынуло -- она схватила кончиками пальцев ноющие виски -- все вокруг изменилось.
Ее зовут Алейн. Алейн Бинар Льолена. А первое ее, земное имя - Алевтина Кузьмина.
Его зовут Дьен. Дьенар Мелл Трицци. Трицци -- означает Молния.
Почему-то первое, что пришло в голову -- это их первая встреча. Как она увидела Дьена в первый раз. Он был ее наставником. Тогда она этого еще не знала. Лежала, улыбаясь от того, что больше не больно. Не болит живот. И какой-то человек -- не понять, барин, что ли, а может, доктор -- смотрит на нее так ласково и хорошо...
Говорят, в наставников часто влюбляются. И наоборот -- мужчины влюбляются в наставниц. Наставник олицетворяет для тебя самое прекрасное -- переход от полной страданий человеческой жизни к жизни тайри.
Но это часто и проходит. Почти никогда не переходит в канри. У Алейн вот -- перешло.
– Почему же ты не пришел раньше, - прошептала Алена, - вы же могли его спасти. Перенести керу в другое тело, с нормальными хромосомами...
И тут же вспомнила -- почему. И Дьенар ответил ей.
– Детка моя, это же было условием. Помнишь... До двадцати шести лет. Никаких вмешательств.
– Как ты это выдержал?
– спросила она после паузы. Дьен чуть качнул плечом.
– Я многое могу выдержать, - ответил он. Алейн заплакала.
– Я бы не смогла.
... все эти годы. Видеть все ее -- пусть небольшие, сравнительно мелкие -- беды, неприятности, боль. Рождение и смерть Дениски. Валика. Валика в лошадиных дозах. Разбитые коленки, несправедливые двойки, сломанное на тренировке предплечье и сорванную на ней чью-то злость и усталость. Тяжелую ангину, свекровь, аппендицит, тех подонков в поезде, которые едва не изнасиловали ее... Все это видеть, не только видеть -- чувствовать вместе с ней. И ни разу -- ни разу!
– не вмешаться. Даже когда умирал Дениска. И его можно, ведь можно было спасти... Можно -- и нельзя. Потому что пятнадцать лет -- это крайний срок реадаптации. Это минимум. Меньше просто невозможно. Если бы это произошло раньше, ей просто пришлось бы вернуться.