Союз летящих
Шрифт:
– А ты в самом деле все это можешь... дать?
– спросил Лисицын после паузы.
– И да, и нет. Виталий, ты знаком с проблемой теодицеи?
– В смысле... если Бог допускает зло, то Он либо не благ, либо не всемогущ?
– Именно. Выход из парадокса в том, что Бог ограничен этически. То есть он именно потому не всемогущ, что благ. Так вот, мы примерно в том же положении. Мы не можем давать блага, не убедившись наверняка, что они не принесут зла. Попадут в правильные руки.
Она помолчала.
– Трудно так разговаривать...
– Ты же читаешь мои мысли... как я могу еще убедить тебя в чистоте намерений?
– спросил он.
– Здесь как и с желаниями -- сложность. Ты сам нечетко формулируешь свои намерения. Ты сам не отдаешь себе отчета, чего именно хочешь -- и каким путем... на что ты готов пойти... чем и кем пожертвовать.
– Подожди, - сказал Лисицын.
Через несколько минут дверь бункера споро отъехала в сторону, пропуская его. Он поставил для себя стул. Сел напротив Алейн, с любопытством его рассматривающей. Лицо полковника было плотное, квадратное, этакая надежная крепкая ряшка, по-мужски симпатичная. Серые глаза смотрели напряженно.
Ему было страшновато.
И Алейн оценила это -- ощутив неожиданную симпатию. Здесь, рядом с ней, полковник был беззащитен. Да, ее уничтожат шквальным огнем. Но ей-то ничего не стоит убить его. Или, что умнее, взять заложником. Он это понимал, и все же спустился к ней, сюда.
Просто для того, чтобы поговорить.
Убедить ее в чистоте своих намерений. В которой и сам он был не уверен.
" Не может же быть, чтобы я хотел плохого. Загляни в мою душу!"
Он был циничным, все в жизни повидавшим, прожженым волком и пошляком. Он был порядочной сволочью. Он хладнокровно высчитывал, как можно ее использовать (при этом не исключая варианта анатомирования ее мертвого тела), он думал о ее женских прелестях на русском матерном и не отказался бы немедленно ее трахнуть; но еще в его душе жило тоскливое отчаяние, отчаянная надежда, и этим уголком души он считал Алейн почти богиней -- посланцем Бога, ангелом, и готов был почти молиться ей, умолять, на коленях просить... "загляни в мою душу, не может же быть, чтобы я хотел плохого!"
– Счастья для всех, даром...
– тихо сказала Алена. Лисицын резко мотнул головой.
– Нет. Для всех -- не получится. Все разные. И даром не надо. Договоримся. Оплатим, отработаем.
Она опустила глаза. Красивая, невозможно красивая. Даже не во внешности дело, мало ли смазливых девок, просто -- светится изнутри. Не бывает таких.
– Виталий, - сказала она, - ты ведь хороший человек. Действительно хороший. Ты... мужественный. Честный. Ты не думаешь о себе. Не витаешь в облаках, живешь в реальном мире. То, что ты много пережил -- это ведь не случайность. Опыт по случайности не приходит. Ты сам выбрал этот путь. Мог погибнуть десятки раз.
– Не такой уж я хороший, - усмехнулся он. Алейн кивнула.
– Я понимаю, о чем ты. И все-таки это так. Скажи мне, просто скажи -- ради чего все это? Зачем ты всю жизнь провел вот так? Ведь мог бы... ты не просто умный, ты исключительный, и сам это знаешь. Мог бы для себя жить, и у тебя сейчас было бы все. А ты... Для чего ты так жил? Чего ты добивался всю жизнь, и чего хочешь сейчас? Что для тебя дороже всего? Есть ведь у тебя что-то, ради чего не жалко умереть?
Губы Лисицына дрогнули, он чуть пожал плечами. Алейн подбодрила его.
– Знаешь -- у нас так и говорят. Чтобы было то, ради чего стоит жить и за что не жалко умереть. Что это -- для тебя?
– Россия, - хрипло сказал полковник. Черные глаза Алейн внимательно, пронизывающе смотрели ему в лицо. Она помолчала. Потом кивнула.
– Россия. Это красиво, да. Понимаю.
– Это не красиво, - с трудом сказал Лисицын, - это просто... просто вот так.
Алейн покачнулась. А ведь выбраться отсюда, пожалуй, не получится. Разве что убедить его -- но как его убедишь?
У него своя любовь. Своя вера.
– Слушай задачку на этику, - сказала она, - представь, что ты любишь женщину. Очень сильно, больше жизни любишь. Боготворишь просто. Без этой любви твоя жизнь не имеет смысла. И вот ее взяли, например, в заложники, и предложили обменять ее жизнь на... ну скажем, на жизнь взвода твоих подчиненных. Твоя реакция?
– Понимаю, о чем ты, - сказал Лисицын негромко. Алейн кивнула.
– Ты очень умен.
– Тебя интересует все человечество. А я недостаточно широко мыслю.
– У меня свой долг, полковник.
– Если понадобится стереть Россию с лица земли ради процветания человечества...
– Не понадобится. Ни в коем случае. Процветание человечества такой ценой невозможно. Даже более того, если кто-то попытается это сделать...
– Да это уже делают! Ты что -- не понимаешь?
– воскликнул Лисицын, - мы же вымираем!
– На Земле много стран, находящихся в еще более отчаянном положении. Это единая система, Виталий. Всю систему надо менять.
– Всю поменять невозможно... вот если каждый будет заботиться о своем...
– Это приведет лишь к войнам и вымиранию менее удачливых народов.
– Почему меня должны интересовать другие народы?
– спросил Виталий. Алейн пожала плечами.
– Вот именно. На вашем уровне технического развития такое мировоззрение еще допустимо. Но если поднять этот уровень... В середине ХХ века планета уже стояла на грани уничтожения. Да и сейчас эта угроза остается. Вот поэтому и... понимаешь, Виталий?