Союз летящих
Шрифт:
– Разрешите?
– молодой человек был смущен. В кафе и правда не осталось свободных столиков. Аманда-Алейн приветливо кивнула. Парень грохнул на стол тарелку с бутербродом и большую чашку кофе.
Она уже видела его в коридорах института. Алейн, естественно, запоминала любое увиденное однажды лицо. Молодой человек в институте был новичком. Видно, собирался только перекусить - и сразу назад, на его свитере висел бейджик - д-р Мартин Клаус, отдел электрофизиологии мозга. Лицо у доктора Клауса было хорошее - обыкновенный
– А я видел вас в институте. Вы ведь тоже у нас в "мозгоедах" работаете, - заметил доктор Клаус. Он, очевидно, стремился завязать разговор. Аманда навесила на лицо приятную, но холодноватую улыбку симпатичной, замужней и старомодной научной дамы.
– Да, я тоже "мозгоед". А вы у нас недавно, правильно?
– Меня недавно пригласили, я работал в Дуисбурге.
– О-о, это для вас шаг вперед, верно?
– Ну конечно, я рад, здесь гораздо больше возможностей. В научном плане, конечно. Все-таки ведущий институт...
– Скажу вам по секрету, доктор...
– Мартин. Просто Мартин.
– Меня зовут Аманда, - улыбнулась она. Ученые скрепили знакомство рукопожатием.
– Это испанское имя.
– Да. Я мексиканка, но очень долго жила в Штатах. А мой муж был француз.
– А я так и подумал, в тебе есть что-то испанское, южное...
Аманда-Алейн вздохнула и внимательно посмотрела на Мартина -- тот поежился под неожиданно пристальным, прицельным взглядом черных глаз. А тайри просканировала его. И вздрогнула.
Жутким, таинственным страданием повеяло на нее. С одной стороны, молодой физиолог казался абсолютным теленком - добрый, простой, обычное детство и юность без особых потрясений, влюблен в науку. Но... личность его показалась Алейн оборванной. Будто детства и юности и не было, и вот так, как есть, Мартин родился всего два года назад. Да, два года. И стояла за этим какая-то дикая, невероятная жуть. Алейн сосредоточилась и просканировала память собеседника подробнее.
Ах, вот оно что. Три года назад доктор Клаус попал в тяжелую автокатастрофу. Он вел машину. Вез своих родителей на какую-то встречу. У него сохранились очень хорошие, добрые отношения с родителями, он их искренне любил.
Родители в той катастрофе погибли... да, точно, погибли. Сам Клаус попал в больницу и пролежал чуть ли не год в коме. Амнезия. Большая часть предыдущих воспоминаний - детство, юность - стерты, восстановлены позже, по рассказам. Он знал, что учился, скажем, в гимназии имени брата и сестры Шолль, но почти не помнил лиц одноклассников, учителей... Странно, но сохранились все профессиональные знания. Доктор Клаус оказывается котировался среди коллег как перспективный начинающий гений... Ничего себе.
А в целом он понравился Алейн.
В его мире не существовало зла. Доктор Клаус был искренне увлечен своим делом, и сейчас в его подсознании напряженно крутились формулы, описывающие распространение электрического импульса на поверхности синапса. И хотя, как любой нормальный западный немец, доктор Клаус не различал понятий "коммунизм" и "абсолютное зло", но в нем самом было что-то от героя коммунистических утопий, многократно описанного фантастами ХХ века - "работа, любовь и друзья", увлеченность, энтузиазм, невинность и младенческий гуманизм.
Обидеть такое существо -- все равно, что плюнуть в лицо ребенку. А значит, лучше не связываться. Никаких интрижек. Но чем-то Мартин заинтересовал Алейн. Может быть, случившаяся с ним трагедия наложила отпечаток, невольно вызывающий сочувствие.
– Так вот, о чем я... скажу тебе по секрету, Мартин: наш шеф большой патриот, его уже несколько раз приглашали в Штаты.
– Я и сам подумывал об эмиграции... но...
– Да, большая наука делается там. Но к счастью, наш шеф решил остаться в Германии, и добиться здесь Нобелевки. По-моему, шансы есть.
– Погоди, шеф -- это ты про герра Дайнера?
– Да нет. Я про нашего "главного мозгоеда", Лонке.
Профессор Лонке руководил отделом нейрофизиологии мозга или, в просторечии, "мозгоедами", Дайнер же был директор всего института.
– Ну а здесь, в Бонне ты давно живешь?
– Несколько лет, - не стала вдаваться в подробности Алейн.
– Неплохой город, верно? Зеленый, небольшой, хотя вроде и бывшая столица.
– О да! Наша "федеральная деревня", бундесдорф, - усмехнулась девушка.
– Я уже опробовал байдарку по Рейну. Ты не плаваешь на байдарке?
– Как-то приходилось. Но вообще нет. А ты спортсмен?
– Любитель. Хочешь, прокатимся вместе? Например, в эти выходные...
– О, в эти я как раз собираюсь... словом, у меня другие планы. Как-нибудь потом, возможно...
Алейн подобрала ложечкой остатки пены со дна. Мартин умял свой бутерброд. Большие глаза его сделались печальными. Но Алейн была довольна собой -- она не вызвала у парня комплекса неудачника, но и не дала излишних надежд. На этом можно было бы и распрощаться, но тут вторым потоком сознания она уловила слово "мескалин".
Оно крутилось где-то там, в подспудных мыслях физиолога. Алейн повернула голову и крикнула девушке у стойке.
– Еще один капуччино, пожалуйста!
Тайри в упор посмотрела на доктора Клауса. Да, слово "мескалин" занимало, оказывается, довольно большую долю его размышлений, касающихся работы. И это очень интересно. Специалист не усмотрел бы связи между основной темой Клауса -- влиянием электро-магнитных излучений на работу нейронов -- и скандальным наркотиком. Но Алейн понимала, в чем тут дело. Она еще немного посканировала и обнаружила маленького тибетского терьера по кличке Руди.