Союз летящих

Завацкая Яна

"Это тебе мешает? То, что ты - моя чила?"

"Нет. Мне это приятно. Я хочу быть кем угодно для тебя. Подругой, дочерью, сестрой, любимой, птицей в твоих ладонях, или твоим убежищем, твоей крепостью, или камушком на цепочке у тебя на груди. Твоим щенком, твоим кэриен. Кем захочешь. Мне все хорошо, лишь бы с тобой".

"Ах, Аленькая... какая ты светлая, какая милая. Ты для меня - свет мира, вот кто ты".

"Ты... рискнешь мне показать?"

"Если хочешь. Я боюсь только повредить тебе".

И он на секунду приоткрыл сознание. Так, как это делают эльтар - равные друг другу тайри, полностью открытые друг для друга.

У Дьена вообще оставалось в Союзе не так уж много эльтар.

Поток образов, как неумолимая железная лавина, хлынул в сознание Алейн. Она вся сжалась, стиснула кулаки - она видела темные коридоры, топот ног, чьи-то руки - кажется, детские руки - хватающие оружие. Она слышала оглушительный треск перестрелки, и грохот боя, чей-то отчаянный крик, потом все смешалось, и она увидела трупы на земле, трупы, трупы, мерзкий запах крови, мертвые дети, подростки; потом все смешалось, и она увидела некое собрание в стеклянном дворце, самодовольных, жирных мужчин, роскошно одетых, и коснулась их сознаний, и ее едва не вывернуло от этого - мужчины решали, сколько людей и когда послать на смерть, и на возвышении перед ними сидел спокойный, бледный Дьен, и управлял этим жутким собранием...

"Да, - выдохнула она, - пока хватит".

"Я же говорил, это слишком для тебя".

"Но это ничего. Я научусь, Дьен. Постепенно. Я привыкну. Ты не думай, я сильная, я все могу".

"Милая, я знал это, когда ты была еще лока-тайри. Но сколько же можно тебе быть сильной? Я не могу уже на это смотреть".

"Дьен, мы с тобой - мы очень сильные. Я, может быть, и нет. Но с тобой - да. Мы с тобой все выдержим. Мы сможем И мы опять будем вместе".

Мартин лежал молча, глядя в белый потолок больничной палаты.

Он ни с кем не разговаривал с тех пор, как его привезли сюда. В Германию. Сестры говорили по-немецки, с ним обращались приветливо, ласково, как с обычным больным. Врач осмотрел его вчера, сказал, что у него, очевидно, последствия старой травмы, но сейчас мозговое кровообращение полностью восстановлено. Ситуация не совсем ясна, возможно потребуется консультация психиатра. И конечно, лечебная физкультура - он должен научиться двигаться заново.

Мартин ничего не ответил. Он хотел спросить врача об Индии, о том, когда его привезли сюда, но - не мог. Просто не мог. Не мог и отвечать на вопросы.

Он медленно выстраивал в мозгу непрозрачную стену, капсулируя нечеловеческие воспоминания своего недавнего бытия.

Он еще помнил спасение. Какие-то люди... чем-то странно похожие на Аманду - такие же красивые, с добрыми, сияющими глазами - возились вокруг него; его вынули из огромного прибора, напоминающего саркофаг, уложили на постель; за ним ухаживали, кормили с ложечки, меняли памперсы - он чувствовал позывы, но не мог сам попроситься в туалет.

Потом он заснул - а пришел в себя уже в этой, обычной немецкой больнице.

Страшно было спать. В сне он снова возвращался ТУДА. Мартин старался не спать как можно дольше, топорщил веки, массировал акупунктурные точки на пальцах и ушах - но все равно засыпал неизбежно. Чтобы через час проснуться от собственного вопля...

Ему давали седативное, и он засыпал крепко, без сновидений.

Днем он лежал без движения. Научился самостоятельно есть; поднос с едой подавали ему в постель. Научился знаком сообщать, когда ему нужно в туалет , а потом и нажимать кнопку вызова сестры, так что больше не приходилось лежать в мокрой прокладке.

Психиатр пытался поговорить с ним, но Мартин ничего не отвечал и смотрел на него безучастно, неподвижным взглядом. Тот что-то строчил в карточке, вздыхал и уходил не солоно хлебавши.

Мартину поставили телевизор в палату, и он с безразличным выражением, однако внимательно смотрел передачи.

Наконец случилось то, чего он ждал.

Открылась дверь, и в палату вошла Аманда.

Мартин встрепенулся и потянулся к ней навстречу. Аманда была такая же, как всегда - в джинсах, голубой рубашке и синем жилете, черные волосы забраны в хвост, глаза ласково сияют. Присела рядом с кроватью, на стул. Наклонилась, поцеловала его в губы. Прошептала.

– Привет.

Он смотрел на нее молча и настороженно.

– Я знаю, что произошло с тобой, - сказала она, - не надо рассказывать. Страшно?

– Да, - он наконец услышал собственный голос и испугался его.

– Это пройдет, - так же тихо продолжала Аманда, - я обещаю тебе. Это пройдет. Ты сильный, Мартин, и ты справишься. Мы могли бы стереть твою память о случившемся. Мы это сделали со всеми остальными - потому что очень трудно жить потом, помня такое. Но я попросила оставить тебе всю память. Так ведь лучше?

– Да, - снова сказал он. Почему-то казалось, что больше говорить не надо, она и так все понимает. Что лучше жить с болью - но помнить. Что нет ничего хуже, чем стать безвольной марионеткой на ниточках, что он устал так жить - не зная ничего о себе самом, пытаясь найти доказательства представленной ему лжи.

– Лжи больше не будет, - сказала Аманда, - поэтому я и попросила оставить тебе память. Я верю в тебя, Мартин. Я знаю, что ты сможешь жить так. Зная всю правду. И я расскажу тебе все остальное тоже.

Он по-прежнему молчал, глядя на нее. Было ясно, что говорить и не нужно.

– Твое тело теперь - новое и настоящее. И не думай, что ты клон и какой-то там не такой, что у тебя нет прав, как они говорили. Ты человек, Мартин. Ты более человек, чем многие, рожденные женщинами. Это тело будет служить тебе очень долго, возможно, даже намного дольше, чем тело обычного человека. Оно нормальное, здоровое, построено на атомном уровне в соответствии с твоим генотипом. И ты сейчас здоров, только в психическом шоке. Они хотят тебя перевести в психиатрию, чтобы этого не случилось, лучше тебе преодолеть себя и начать говорить с ними.