Союз нерушимый
Шрифт:
Я получаю мгновение — достаточное, чтобы выхватить из-под платья браунинг. Женщина тоже успевает обойти последнего оставшегося на ногах бандита, это как дуэль, всего с пяти шагов! Я не успеваю нажать на спуск, у женщины разлетается голова, от девятимиллиметровой пули, позади нее Лючия держит "беретту". Хромой лезет в карман — стреляю сразу, увидев, что у него там даже не пистолет, а граната, после Юркиного спектакля в ресторане я подобных вещей очень не люблю. Четыре трупа и лужи крови на полу. А мы — живые, и целые!
В коридоре шаги и голоса, выстрелы услышали. Я боялась, что там будет еще кто-то из бандеровцев на подстраховке — но с облегчением узнала Юрку и Валентина. И тут только мне стало страшно, так, что даже на миг потемнело
Много позже мне сказали, что это опаснейшая была тварь, бандеровская "мата хари", агент "Апрельская", втершаяся в доверие к нашему замнаркома ГБ Украины Карину-Даниленко, числилась нашим сотрудником, а наших людей сдавала бандеровцам, была самым ценным их шпионом. Именно она провела в горком группу боевиков СБ, сославшись на того же Карина-Даниленко — организовала охоту на нас, хорошо зная внутренний распорядок советских учреждений.
Вот только интересно, зачем им нужно было меня живой захватывать? Неужели Кук решил, что просто удавки для меня мало? Когда поймаем, обязательно его спрошу.
Людмила Фоя "Перелесник".
За ридну Украину? Да хоть за черта. Важно лишь, что она есть — идея, за которую не грех и умереть.
Но в двадцать лет о том как-то не думаешь. Первое увлечение не забывается — к идеям это относится тоже. В Киеве "под немцем" выбрать сторону — советские или ОУН. Она, студентка мединститута (работавшего и в оккупацию — немецким хозяевам был нужен местный персонал) выбрала второе. Отчего у одних панов может быть мечта "от можа до можа", чем Украина хуже?
Ей везло. И была, конечно, увлеченность идеей — родись она восточнее, вполне могла бы стать советской партизанкой-героиней. Ее заметил Микола Козак, тогда еще референт СБ, и выбрал для особого задания. Якобы сдаться москальским, выдать им какие-то секреты и не слишком ценных людей — ради того, чтобы войти в доверие. Ей это блистательно удалось, самые большие начальники киевской госбезопасности верили ей, даже выдали удостоверение полноценного сотрудника ГБ.
Ее ценили и берегли. Именно благодаря ей удалось раскрыть целую сеть москальских агентов в ОУН. А она осталась вне подозрений — информация, которую она давала, была гораздо ценнее, чем личное участие в акциях, на то хватало расходного материала. Она была своим человеком в ЦК, обкоме, горкоме, знала там многих, а также внутренний распорядок. Именно она узнала и донесла Козаку, какую подлинную роль сыграла "Ольховская" в измене Кириченко. Потому она не удивилась, получив приказ, выполнить который могла лишь она. В боивке СБ не было тупых селюков, туда набирались люди с образованием, умеющие если надо сыграть роль советского или немецкого офицера. Но лишь она была своей — там, где предстояло работать.
Войти в горком было просто — ее там знали, а значит и трое боевиков, переодетых в мундиры НКГБ, и могущих показать удостоверения (подделка, но различимая лишь экспертизой — для проверки на глаз сойдет), были вне подозрений, главное тут, это идти с уверенным деловым видом. Она сама выбрала место засады — кто упрекнет даму, за то что она слишком задерживается перед зеркалом в туалетной комнате? А при появлении объекта достаточно времени, чтобы сбегать за боевиками курящими на лестнице, в ожидании отлучившегося командира.
"Женщина в нарядном платье — не ошибетесь, она в горкоме одна". Сведения были свежие, вчерашние. И был словесный портрет "Ольховской" — жаль что не удалось взглянуть на фото, оно должно ведь быть у Карина-Даниленко? И все вышло так, как задумано — оставалось лишь упаковать объект и аккуратно вынести наружу.
Трое опытных боевиков СБ, с немецкой еще школой, отзывающиеся на клички "Крюк", "Жало", "Мирон". И она сама, тоже обученная при необходимости быть ликвидатором. Ей приходилось уже убивать — и немцев, и русских, и своих предателей. Объектов оказалось два, и обе в платьях — вроде, та, что слева, больше подходит под описание? Ну а вторая, секретарша, телохранитель, просто подруга — должна была умереть. Хотя стоит все же удостовериться, кто из них та, которую приказано было доставить живой?
Пистолет, немецкий "Вальтер", был наготове. Но мешали свои же, своими спинами закрыв обе цели. Да и стрелять можно было лишь в самом крайнем случае, почти наверняка поставив крест на успехе операции, а то и на собственных жизнях. Но неужели трое здоровых, сильных мужчин не смогут справиться с двумя женщинами? Даже если одна из них, обученный телохранитель — у нее не было видно оружия.
И тут Крюк охнул и отшатнулся, припадая на ногу. И началась какая-то возня, из-за широкой спины Мирона не было видно, что там происходит. Но ситуация все еще казалась под контролем — ну, сопротивляется москальская дрянь, сейчас ее скрутят. А может все же эта — телохранитель? Справа слышно хрипение и бульканье — Жало уже успел, а если ошиблись?
Черт, Жало оседает с ножом в горле, в вторая русская прячется за его телом. И тут же крик слева — очень неудобно, что она оказалась как раз посредине, приходится оборачиваться за спину, и оценить, где опаснее! Та, которую приняли за "Ольховскую", бьет Мирона ножом в бок! Эта русская оказалась неожиданно сильным противником… надо стрелять и немедленно убегать — если успеть выскочить, и кричать про убийц, есть шанс перевести все на этих идиотов, лишь бы никого не взяли живым! Мешает Крюк, снова закрывший цель. Может, выстрелить ему в спину, и тут же — по открывшейся москальской стерве? Нельзя — если найдут одни трупы, то поймут, что был кто-то еще. Так что Крюк умрет чуть позже — сейчас убить этих русских тварей, и выскакивать в коридор, а когда этот болван появится в дверях, всадить в него пулю, вот и алиби — хорошо, если кто-то еще успеет стать свидетелем этой сцены!
Она умерла мгновенно. Страшный удар в затылок — и пустота. Дальше была лишь безвестная могила и забвение. Ведь памятники ставят лишь героям выигранной войны.
Юрий Смоленцев "Брюс". Киев, горком, 24 июня 1944.
Вот бог его знает, что это было? Только что сидели, "на базе", то есть в выделенном нам помещении, чаи гоняли — вот не принимаю я спиртного в боевой обстановке, поскольку дело наше совсем не то, что для обычной пехоты, наркомовские "сто грамм" принял, и в атаку не так страшно — я лучше ясную голову и скорость реакции сохраню, а со страхом как-нибудь и так справлюсь. А страшно на войне всем, ну кроме явных психов — и вопрос лишь, сумеешь ли ты этот страх так глубоко загнать, чтобы он тебе не мешал?
Сидим значит, беседуем с новоприбывшими, со снайперами нашими — во второй паре старшой, младлей Тищенко, оказался приятелем Пилютина, они друг друга называли уважительно, "Егорыч" и "Венеаминыч". Обсуждаем боевую задачу, для чего собственно я снайперов и вызвал. Рассказывал мне один чел, уже в возрасте, по Кавказу знакомый, как там в "перестройку" было, толпы абреков наши воинские части захватывали, "русские, убирайтесь вон", и бабы с детьми в первых рядах — а истинные главари со стороны наблюдают. Так командир одной в/ч додумался — приказал лучшим стрелкам (особо доверенным, кто болтать не будет), замаскироваться и выцеливать в толпе, кто на главарей похож: стоишь чуть в стороне, чтоб видно было хорошо, доклады к тебе и приказы от тебя идут (связные бегают), фото- или киносъемку ведешь, ну значит ясно, бей! И молчок — не знаем, не видели, какая стрельба по гражданским, а докажите? И было так несколько раз — а после перестарались ребята, журналистов завалили, причем вроде даже кого-то забугорного, так что скандал был, мало не показалось.