Союз плуга и трезуба. Как придумали Украину
Шрифт:
Разве сегодня мы не видим в украинской власти точно таких же людей? Чем отличается от Швеца тот соратник Ющенко, который, приехав из США, выдавал себя за профессора, пока его не разоблачили? Или тот директор Нацбанка, которого открыто обвиняли в парламенте в махинациях с курсами валют? Разве не духовные наследники Петлюры и Коновальца покупают теперь недвижимость за границей, чтобы смыться туда, «в случае краха своей авантюры на Украине»?
Вот вам и ответ, почему так много украинцев в годы гражданской войны считали своим долгом бороться с такой властью в рядах белогвардейцев.
Белое лето 1919-го
2 июля 1919 года
Это был пик успехов деникинцев. Их правый фланг упирался в Волгу, а левый — в Днепр. После блестящего окружения красных на Кавказе боевой дух армии был необыкновенно высок. Ошибки, допущенные большевиками, политика «расказачивания» и массовых расстрелов вызвала зимой знаменитое Верхнедонское восстание в тылу красных, описанное в романе Шолохова. Оно дало белым новое пополнение. Донцы, разозленные смертью родственников, были готовы мстить врагу.
В воспоминаниях генерала Врангеля есть красочное описание того разгрома, который пережила Красная Армия на Кавказе зимой 1919-го: «От станицы Каргалинской до Кизляра на протяжении 25 верст железнодорожный путь был забит сплошной лентой брошенных составов. Здесь были оставлены запасы неисчислимой стоимости: оружие, громадное количество медикаментов, обувь, одежда вперемешку с автомобилями, мебелью, галантереей и хрусталем… На одном из разъездов нам показали поезд мертвецов. Длинный ряд вагонов санитарного поезда был сплошь наполнен умершими. В одном из вагонов лежало несколько мертвых врачей и сестер. Особые отряды производили очистку железнодорожных зданий от больных и трупов. Я наблюдал, как на одной из станций пленные откатывали ручные вагонетки со сложенными, подобно дровам, окоченевшими, в разнообразных позах, мертвецами. Их тут же за станцией сваливали в песчаные карьеры в общую могилу».
Это были остатки 11-й Красной Армии, разгромленной в жестоких зимних боях. Если пути были забиты поездами на 25 верст, то брошенная артиллерия и обозы вперемешку с конскими и человеческими трупами тянулись вдоль той же железной дороги, начиная от Моздока до станицы Наурской на 65 верст. «Огромные толпы пленных, — вспоминает Врангель, — тянулись на запад по обочинам дороги. В изодранных шинелях, босые, с изможденными землистого цвета лицами, медленно брели тысячные толпы людей. Пленных почти не охраняли, два казака гнали две-три тысячи. Выбившись из сил, больные люди падали тут же на грязной дороге и оставались лежать, безропотно ожидая смерти… Двое таких несчастных, перейдя предел человеческих страданий, бросились под колеса нашего поезда».
Красные пали жертвами своей самоуверенности и разложения. Слабая «революционная» дисциплина, грабежи, пьянство, раздоры между политическим и военным руководством вместе с основанными на нахальстве успехами начала Гражданской войны сделали их легкой добычей белых, как только те окрепли. Общее руководство силами большевиков на Кавказе осуществлял улыбчивый жизнерадостный грузин Серго Орджоникидзе — стратег уровня, примерно, нынешнего Саакашвили. Но стоило белым перерезать железную дорогу, как все его воинство превратилось в панически удирающую толпу.
В советские времена об этой катастрофе старались не распространяться. Карьера Орджоникидзе из-за них не пострадала — спасли личные связи в кремлевском руководстве. И в 1920-е годы, и при Хрущеве он числился среди «популярных» коммунистических вождей. Поэтому картины полного разгрома доверенных ему войск стали доступны только в недавние годы, когда стали выходить мемуары Врангеля и других белых генералов.
Но и у белых кавказский успех и последовавшее за ним наступление вызвало преждевременную эйфорию. Казалось, что общая обстановка складывается очень удачно. Весной из Сибири вылез со своими армиями адмирал Колчак, тоже двинувшийся на Москву. На северо-западе, в Прибалтике, при помощи немцев и англичан, удалось сколотить небольшую армию генералу Юденичу, которая тут же повела наступление на красный Петроград. Казалось, вокруг «Совдепии», как именовали белогвардейцы государство Ленина и Троцкого, затягивается надежная петля, в которой скоро будет болтаться весь этот козлобородый Совнарком в пенсне и кожаных куртках.
Белая и красная Россия различались даже календарями. Первая жила по дореволюционному юлианскому. А вторая — по более точному григорианскому, который принят и сейчас. Поэтому «Московская директива» Деникина имеет две даты, как и Великая Октябрьская революция: 2 июля, по новому стилю, и 20 июня — по старому. Размышляя о причинах, разделивших Россию в Гражданскую войну, можно увидеть, что они были прежде всего эмоциональными. Страна переживала пик пассионарного напряжения. В ней было столько вождей, идей и амбиций, что всем им вместе было просто не ужиться. Настоящих буйных было слишком много.
Взять того же Махно. Именно его живописная банда, имевшая в начале лета статус дивизии в Красной Армии, оказалась слабым звеном. Она бросилась наутек при первом же признаке наступления белых после директивы 20 июня. Рядом обнаружилось еще одно слабое звено — дивизия бывшего штабс-капитана Григорьева. Она тоже подалась в бега. Но между Григорьевым и Махно тут же обнаружились непреодолимые идеологические противоречия. Махно вернулся к платформе анархизма.
А Григорьев хотел податься в белые, почувствовав тягу к единой и неделимой России.
Съехавшись на переговоры, два бывших красных атамана побеседовали под водочку, и в разгар дискуссии Нестор Иванович пристрелил своего визави — точь-в-точь, как в 1990-е будут «мочить» друг друга новорусские и новоукраинские бандиты на «стрелках». А остатки григорьевской банды присоединил к своей. Но пока они дискутировали и мочили друг друга, белые смогли захватить всю Восточную Украину и выйти к Днепру.
Белые наступали так легко, что сами удивились. Первоначально деникинцы даже не собирались форсировать Днепр. Но он форсировался как бы сам собой. К левому берегу напротив Екатеринослава вышел конный кубанский корпус генерала Шкуро. Разговаривал корпус по-украински, пел старинные запорожские песни, но ни петлюровцев, ни махновцев, разговаривавших тоже по-украински, на дух не переносили. Потому что кубанцы были потомками запорожских казаков, а махновцы и петлюровцы — непонятно кто. Не оставлять же им замечательный город, к которому вел удобный, целиком сохранившийся мост? Вот Шкуро и перешел через него…