Союзник
Шрифт:
Он уже и мысли мои читать научился? Но какая разница. То, на что он намекает — просто абсурдно. Долга и обязательств уже недостаточно, чтобы угодить ему? Теперь я должна править, прислушиваясь к сердцу — к тому самому сердцу, которое он разбил словами и поступками? Чушь.
— Королева правит не сердцем, а разумом. Сердце непостоянно. Разум же силён.
Это почти слово в слово то, что однажды сказала мне мама. Я уверена, когда говорю это, что Тарик не сможет придраться к мудрости моей матери.
Тем не менее, он смотрит на меня с нейтральным
— Я согласен, что править нужно при помощи разума, а не сердца, но при помощи сердца нужно выявлять, что тобой двигает.
— Боюсь, вам придется выразиться ещё более конкретно, Ваше Величество. Что еще вам от меня нужно, кроме выполнения моих обязанностей?
Он вздыхает.
— Мне нужно знать, что мой народ будет в безопасности в твоих руках. Что наш народ будет в безопасности под твоим руководством.
— Тебя интересует, не собираюсь ли я причинить вред гражданам Теории?
От этого вопроса у меня перехватывает дыхание, потому что то, что он ответит, более важно для меня, чем я могла предположить. Он действительно думает, что я могу причинить вред его народу — причинить вред кому-либо? Более того, я до сих пор не могу понять, почему мы ведем этот разговор вокруг да около? Чего он хочет добиться, говоря загадками?
Затем мне приходит в голову мысль, что хотя он и хочет спросить напрямую, но сам не уверен, желает ли услышать ответ. То, что Тарик не уверен и даже боится того, что я скажу, вызывает у меня чувство неловкости.
Этот разговор будет касаться моего дара создавать спекторий.
— Не думаю, что ты намерено причинишь им вред. Но я и не уверен в том, что ты захочешь им помочь.
— Помочь им в чем? Сколько раз мне ещё просить тебя, чтобы ты говорил более конкретно?
Хотя, произнося каждое слово я понимаю, что он имеет ввиду. Да и как я могла не понять? Тем не менее я чувствую желание поиздеваться над ним, так как не в настроении облегчать ему жизнь. Возможно, сегодня утром я была бы в настроении. Сегодня утром я с лёгкостью посчитала бы себя преданной и влюблённой в короля-Сокола. Но каким-то образом я вновь образумилась.
Человек просто не может любить того, кто разбил ему сердце.
Он выпрямляется и скрещивает на груди руки. Я замечаю момент, когда Тарик исчезает и передо мной материализуется король-Сокол. А короля-Сокола сложно убедить в своей правоте. Это значит, что я, как Сепора, должна отойти в сторону и рассуждать как королева, как рассуждала бы моя мать.
— Я говорю о прошлом, Сепора. Когда ты в буквальном смысле держала спекторий в руках, но не разу не попыталась спасти Теорию от Тихой Чумы. Я говорю о том, что ты все еще отказываешься создавать, зная, что на нас надвигается война.
Вот значит, как. Именно к этому разговору я была готова. Честно говоря, я думала, что он состоится гораздо раньше, учитывая давление,
— Вряд ли это справедливо. Ты знаешь мои причины. И ты сам ежедневно говоришь отцу, что спекторий не так уж и необходим.
Все это время он давал понять моему отцу, что это моё решение, создавать или нет. И все это время скрывал свою горечь по поводу того, что я решила не создавать. Меня одолевает вина, когда я признаю, что мы еще не опробовали свежий спекторий, хотя он оказался лекарством. Потому что Тарик прав. В принципе, я отказалась его создавать. Отказываясь быть послушной пешкой между двумя королями — я была очень упрямой. И мне не нравится, какие чувства это во мне пробуждает. Интересно, чувствовала бы мама себя виноватой, или позволила бы угрызениям совести смягчить себя, как я сейчас?
Но для чего? Тарик высказал уверенность, что Мастер Сай скоро победит болезнь. Тогда зачем нам говорить о спекторие? И снова у меня появляется ощущение, что он ходит вокруг да около настоящего вопроса. Мне кажется странным, что это мне приходиться настаивать на прямоте, а Тарик тот, кто уклоняется от ответа.
Он пренебрежительно отмахивается, а его раздражение проявляется в румянце на лице, заметным даже под телесной краской.
— Да-да, я знаю твои причины. По правде говоря, дело совсем не в спектории. Дело в том, что ты хранишь от меня тайны. Меня очень трудно обмануть, но я знаю, Сепора, что ты более чем способна на это.
Я бы возразила, что очень трудно даже просто находится рядом с Тариком, а из-за его таланта иногда это даже утомляет. Всё же я не могу удержаться и принимаю вызов.
— Задай мне конкретный вопрос, пока я не сошла с ума!
— Ты хранишь от меня какие-то секреты? — орёт он в ответ. Он щипает себя за переносицу и резко выдыхает. — Прошу прощения, принцесса. Я не хотел кричать. Просто я знаю, что ты что-то скрываешь от меня. Я даже знаю, что это. Возможно, я даже знаю, почему. Но важно то, что ты что-то скрываешь, а я этого не потерплю.
— Святые Серубеля, если ты так много знаешь о моей тайне, то почему мы вообще говорим об этом?
Я поворачиваюсь и спрыгиваю с колесницы, а затем осознаю, что часть моей одежды осталась позади, застряв в щели между двух досок. Не изящный уход, конечно, и Анку разозлится, что я порвала её творение, но этот нелепый разговор в таком измученном состоянии и в такой непосредственной близости от зачинщика — больше, чем я смогу вынести сегодня ночью. Я оставляю следы на песке, заставляя усталые босые ноги идти по еще теплому песку в сторону каравана и, надеюсь, в сторону дворца. Сознавая, что меня охватил приступ гнева — чего мать никогда бы не одобрила — я кричу через плечо: