Создатель звезд
Шрифт:
Но составляющие меня пробудившиеся галактики по-прежнему были всего лишь ничтожным меньшинством от их общей численности. Посредством телепатии я помогал тем многочисленным галактикам, которые стояли на пороге умственной зрелости. Если бы я смог расширить космическое сообщество пробудившихся галактик с нескольких десятков до нескольких сотен, тогда бы я, коллективный разум, мог обрести такую силу, которая возвысила бы меня от моего детского уровня умственного развития до уровня, близкого к зрелости. Даже в нынешнем зачаточном состоянии мне было ясно, что я созреваю для нового просветления, и что при некотором везении я еще смогу добраться до осознания того, что в этой книге, на языке людей Земли, получило название Создателя звезд.
К этому времени мое желание достичь этой цели стало всепоглощающей страстью. Мне казалось, что я вот-вот сорву покров с источника и цели всех туманностей, звезд и миров. Что могущество, которому поклонялось столько мириад существ,
Я, сам являвшийся объектом поклонения сонмов составлявших меня мелких частей, достигший высот, о которых они даже и мечтать не могли, сейчас был совершенно подавлен ощущением своей ничтожности и своего несовершенства. Но скрытое присутствие Создателя звезд уже почти полностью подчинило меня. Чем выше поднимался я по тропе духа, тем более величественные вершины открывались передо мной. Ибо то, что сначала казалось мне высочайшим горным пиком, оказывалось всего лишь подножием, за которым начинался настоящий подъем, круто уходящий в туман, покрытый льдом и ощетинившийся утесами. Мне ни за что не взобраться по этому отвесному склону, но тем не менее я должен идти вперед. Неодолимое желание пересиливало страх.
Тем временем, под моим влиянием незрелые галактики одна за другой достигали того уровня ясности мышления, который позволял им присоединяться к космическому сообществу и обогащать меня своими особенными впечатлениями. Но физическое одряхление космоса продолжалось. Когда половина населенных галактик достигла зрелости, стало ясно, что очень немногим из оставшейся половины удастся добиться того же.
В каждой галактике осталось очень немного живых звезд. Бесчисленное множество мертвых звезд использовалось в качестве искусственных солнц, окруженных многими тысячами искусственных планет. Большинство же мертвых звезд покрылось твердой коркой и было заселено. Спустя некоторое время возникла необходимость эвакуации всех планет, поскольку искусственные солнца были слишком дорогостоящим источником энергии. Поэтому расы, населявшие эти планеты, одна за другой закончили существование, завещав материал своих миров и всю свою мудрость обитателям погасших светил. Теперь космос, переполненный когда-то сверкающими галактиками, каждая из которых красовалась сверкающими звездами, состоял из одних лишь трупов звезд. Эти темные зерна плыли в черной пустоте, словно тончайший дымок, поднимающийся над потухшим костром. Эти пылинки, огромные миры, излучали слабое сияние искусственного освещения, производимое их последними обитателями, невидимое даже с внутреннего кольца безжизненных планет.
Самым распространенным населением звезд был разумный «рой» микроскопических червей или насекомоподобных. Но существовало немало более крупногабаритных рас и весьма любопытных созданий, адаптированных к ужасной гравитации этих гигантских небесных тел. Эти существа напоминали живое одеяло и двигались с помощью множества маленьких ножек, каждая их которых выполняла также функции рта. Эти ножки поддерживали тело, толщина которого не превышала дюйма, хотя ширина его могла достигать двадцати метров, а длина – ста. Передняя часть тела была снабжена «руками» – манипуляторами, которые изменяли положение с помощью собственных ног. Верхняя поверхность тела вся была изрешечена дыхательными порами. На ней же были и органы чувств. Между верхней и нижней поверхностями располагались органы обмена веществ и большой мозг. По сравнению с роями червей и насекомых эти весьма странные существа имели некоторые преимущества: более надежное функционирование разума и большую специализацию органов. Но они были малоподвижны и менее приспособляемы к подземной жизни, к которой, впоследствии, были вынуждены перейти все обитатели погасших звезд.
Поверхность этих огромных темных небесных тел с их невероятно тяжелой атмосферой и протяженнейшими океанами, на которых самый ужасный шторм внешне выглядел обыкновенной рябью, вскоре была изрешечена укрытиями червеобразных и насекомоподобных разных видов или утыкана менее надежными постройками существ, похожих на одеяло. Жизнь в этих мирах протекала почти как в двумерной «Флатландии». Даже самые прочные из искусственных материалов были слишком хрупки, чтобы обитатели этих миров могли создавать высокие постройки.
С течением времени внутреннее тепло погасших звезд тоже было истрачено, и во имя спасения цивилизации возникла необходимость в ядерном распаде твердого ядра этих небесных тел. В результате звездные миры стали превращаться в глубоко изъеденные почти полые сферы, поддерживающиеся системой больших внутренних подпорок. Обитатели этих миров, видоизмененные к новым условиям потомки прежних рас, забирались все дальше и дальше в недра отдавших все свое тепло звезд.
Каждая раса, сидевшая в своем подзвездном мире и физически изолированная от остальной части космоса, участвовала во всеобщем космическом разуме с помощью телепатии. Эти расы были моей плотью. При продолжавшемся «расширении» вселенной темные галактики уже целые эпохи удалялись друг от друга со скоростью, сопоставимой со скорость света. Но этот чудовищный распад космоса производил на его последних обитателей гораздо меньшее впечатление, чем физическая изоляция звезд друг от друга, явившаяся результатом прекращения всякого звездного излучения и всех межзвездных путешествий. Расы, ползающие по галереям многих миров, поддерживали между собой лишь телепатическую связь. Они хорошо знали друг друга во всем своем разнообразии. Вместе они поддерживали коллективный разум, с его знанием яркой и запутанной истории космоса, со всеми его неутомимыми усилиями, направленными на то, чтобы успеть достичь духовных вершин, прежде чем непрестанный рост энтропии разрушит саму ткань цивилизации, составной частью которой этот разум являлся.
Таково было состояние космоса, когда он подошел к моменту истины и просветления, к которому, иногда сами того не сознавая, стремились все существа всех времен. Трудно было предположить, что решить эту задачу, перед которой оказались бессильны бесчисленные блестящие цивилизации минувших эпох, должны живущие в тесноте и нищете, экономящие последние крупинки энергии существа последних дней. Вот уж поистине – «черепаха обогнала зайца»! Несмотря на стесненные условия своей жизни, они были в состоянии сохранять саму структуру космического сообщества и космического мышления. С помощью данной им от природы способности к озарению, они могли использовать мудрость прошлого для того, чтобы возвысить свою мудрость на такой уровень, о котором не могли и мечтать мудрецы минувших эпох.
Момент истины космоса был (или будет) вовсе не «моментом» в человеческом понимании этого слова; но по космическим меркам он, действительно, был лишь мгновением. Когда больше чем половина всей многомиллионной армии населенных галактик стали полноправными членами космического сообщества и было ясно, что на большее рассчитывать не приходится, – наступил период вселенской медитации. Население звезд поддерживало их «утопические» цивилизации и занималось своими личными делами и отношениями, но в то же самое время на коллективном плане перестраивало всю структуру культуры космоса. Я не буду рассказывать об этой фазе. Скажу только, что каждая галактика и каждый мир придали своему разуму особую творческую функцию, посредством чего каждый мир впитывал результаты труда всех других миров и галактик. К концу этого периода «я», коллективный разум, предстал в совершенно новом виде, словно только что выбравшаяся из куколки бабочка; и на одно только мгновение, которое поистине было моментом истины космоса, «я» предстал перед Создателем звезд.
В памяти человека, автора этой книги, не осталось ничего от пережитого много эпох «тому назад» момента, когда он был космическим разумом. Разве что обрывки воспоминаний болезненного блаженства и о самом ощущении, которое привело меня к этому блаженству.
И все же я должен ухитриться рассказать об этом событии. Стоя перед этой задачей, я неизбежно ощущаю свою полную некомпетентность. Даже лучшие умы человечества всех времен не смогли описать момент своего самого сильного озарения. Как же у меня хватает смелости браться за эту задачу? И все же я должен попытаться. Даже рискуя услышать в ответ заслуженные насмешки и осуждение, я, пусть косноязычно, но должен рассказать о том, что видел. Если моряк с потерпевшего крушение судна на своем спасательном плотике беспомощно проплывет мимо островов изумительной красоты, то, вернувшись домой, он уже не сможет найти себе места. Утонченный культурный человек с презрением воспринимает грубое произношение и плохую дикцию. Знающий истину может посмеяться над своей прежней неспособностью отличить реальность от иллюзии. Но это не может заставить его молчать.
3. Момент истины и после него
В момент истины космоса я, космический разум, оказался перед источником и целью существования всех смертных существ.
Разумеется, в этот момент я не воспринимал бессмертный дух, Создателя звезд, в категориях чувственного восприятия. С точки зрения чувственного восприятия ничего не изменилось: я по-прежнему воспринимал только густонаселенные изъеденные сферы умирающих звездных миров. Но благодаря тому, что в этой книге называется телепатией, я был способен на духовное видение. Я почувствовал непосредственное присутствие Создателя звезд. Как я уже говорил, незадолго до этого мной овладело неодолимое ощущение скрытого присутствия какого-то существа, отличного от меня, отличного от моего космического тела и осознающего разума, отличного от моих живых составляющих частей, отличного от сонмов уже отдавших все свое тепло звезд. Но перед мысленным взором покров заколебался и стал полупрозрачным. Источник и цель всего сущего – Создатель звезд – предстал перед моим смутным восприятием как существо, совершенно отличное от моего осознающего «я» и в то же время находящееся глубоко внутри меня. Это было как бы мое «я», но при этом бесконечно большее, чем мое «я».