Сожги венец безбрачия
Шрифт:
Генрих Страуме был одним из самых известных московских адвокатов и близким другом нашей семьи. Вернее, другом мамы. Они были знакомы с молодости. Мама была одной из первых моделей легендарного советского модельера Славы Зайцева. Генрих тогда учился на юридическом и подрабатывал мужской моделью в доме моды Зайцева. Папа Генриха не слишком любил, считая скользким и алчным типом, но многолетней дружбе не препятствовал.
Света отхлебнула кофе и спросила:
– А тебя этот лучший друг семьи не напрягает?
– Хватит, Света, – решительно осадила я подругу. – Это отношения моих родителей. Если папу все устраивало, то нечего об этом говорить.
– Ладно, – согласилась Света. – Тогда вернемся к наследству. Квартирка у тебя – каморка, как у мышки-норушки. Машина такая, что ты в ней как лягушонка в коробчонке громыхаешь. Папа твой был бессребреник и ты такая же. А мамуля-то вся в гламуре с головы до ног. Братик после МГИМО в Лондоне стажируется. И они тебе, как Золушке копеечку бросают. С какой радости, Лаурик? Где ты маме своей так дорогу перешла?
– Нигде, – я встала, подошла к раковине и принялась мыть чашку тщательнее, чем следовало, чтобы не встречаться взглядом со Светой.
Она, конечно, слишком прямолинейная. Зато нож за пазухой не держит. Просто я сама часто задавала себе этот вопрос: почему мама такая холодная и отстраненная со мной?
Как-то так сложилось, что я папина дочка, а Витька, мой брат, мамин сын. Глупо, конечно. Хотя и папа в последние годы от меня отдалился. Но всё же перед смертью позвонил мне за несколько минут. Он очень хотел со мной попрощаться. Пытался что-то рассказать, но не успел. Задыхаясь с трудом выдавил одну фразу:
– Виноват я перед тобой, дочка. Очень виноват! Исправлю всё. Слушай меня внимательно…
И всё. Связь оборвалась. Его так и нашли с телефоном в руках.
За стеной что-то грохнуло. И как раз за этой стеной находилась кухня Светы.
– Господи боже мой! Мои спиногрызы сейчас весь дом разнесут! Вылитый их папаша. Ни на минуту оставить нельзя! – Света вскочила и, теряя домашние тапки, помчалась к себе проверять: осталось ли что-то от квартиры после проделок ее близнецов.
Я села за кухонный стол, открыла ноутбук и попыталась подготовиться к завтрашним занятиям. Но мысли метались между козлом Алексом, который меня бросил, и Матвеем, который неожиданно вызвался помочь.
В клинику Матвея я приехала на пятнадцать минут раньше, сгорая от нетерпения. Неужели он сможет мне помочь? Может быть, и в моей жизни, наконец, начнется светлая полоса? Собственно, клиника представляла собой небольшую приемную, посреди которой гордо восседала пожилая и очень приветливая секретарша.
– Матвей Андреевич уже закончил с предыдущим пациентом. Вы можете зайти, – она указала на черную дверь в углу приемной.
Я пошла к двери, взялась за ручку и в этот момент дверь резко распахнулась и больно стукнула меня по лбу. Из глаз едва не посыпались искры.
– Японский бог! – раздался над ухом густой бас. – Я вас убил. Честное слово! – сильные руки подхватили меня и усадили на стул.
Надо мной склонился здоровенный мужик с широченными плечами. Он озабоченно вгляделся в мое лицо.
– Вы как? Видите меня? В глазах не двоится? – он буквально пополам сложился, положив руку мне на плечо.
– Сейчас лед принесу, у нас есть, – секретарша метнулась к маленькому холодильнику возле окна.
– Не нужно, – отмахнулась я. – Уже все в порядке. Жить буду.
– Не, девушка, вы с этим не шутите! Я вам как бывший боксер говорю: когда по голове прилетает, нужно в больницу ехать. А вдруг сотрясение мозга?
Я хотела ответить, что мой мозг так привык регулярно сотрясаться, что ему уже все равно: ударом больше или ударом меньше. Но не успела. Едва открыла рот, как в приемную зашел Матвей.
– Что здесь происходит? – он склонился надо мной.
– Матвей, я только что чуть не убил твою самую красивую пациентку, – виновато пробасил здоровяк.
– Никита, есть в этой жизни что-то, что ты еще не сломал? – Матвей неожиданно ловко и быстро оттянул мое веко, всматриваясь в зрачки. – В глазах не двоится? Вот так не кружится? – он осторожно повернул мою голову вправо и влево.
– Да нет, всё хорошо, – я встала.
– Точно не кружится, когда ты встала? – Матвей подхватил меня под руку.
– Точно.
– Вот я же и говорю: давайте в больницу отвезу, а то мало ли. Док, ну скажи ей! Ты же, как мозгоправ должен знать, что мозги лучше проверять, – сказал здоровяк.
– Никита… – Матвей замолчал, и я поняла, что ему очень хочется отпустить едкое замечании насчет мозгов здоровяка.
Капли яда готовы были сорваться с его языка, но медицинская этика победила.
– Всё, что мог, ты уже сделал. Иди-ка лучше домой, – Матвей похлопал здоровяка по плечу.
– До свидания, принцесса! – Никита прижал огромную лапищу к груди.
На его лице было написано такое явное огорчение, что я не выдержала и рассмеялась:
– Хорошего дня! – я вложила в эту фразу всю свою доброжелательность.
Шагнув из приемной вслед за Матвеем, я словно попала в другой мир. Мы оказались в маленьком, узком и полутемном коридоре. В темно-синих стенах, обитых тканью, утопала россыпь светильников в виде звезд. Несколько шагов – и мы оказались в кабинете Матвея. Я невольно ахнула. Здесь тоже было полутемно. Одну стену занимал огромный аквариум с синей подсветкой. Возле него стояла черная, кожаная, анатомически изогнутая кушетка. Напротив стояло удобное кресло возле письменного стола из черного дерева.