Сожги!
Шрифт:
Рука нащупала на поясе нож. Порезать руку, встретиться с драконом взглядом — и миссия будет выполнена. Аднан выбежал на мост и огляделся. Дракон улетел в эту сторону, но его не было видно. Не мог же он снова взмыть в воздух! Не сейчас. Он слаб, он ранен, он напуган.
Злобное шипение привело Аднана в чувство. И в тот же момент драконоборец понял, какую кошмарную ошибку совершил. Удар лапы не задел Аднана, но обрушил часть моста, отрезав крепость от руин ремесленных районов. Дракон медленно поднял голову над мостом, вперился в Аднана своими невыразимо прекрасными голубыми глазами с круглыми совиными зрачками. Когтистые лапы впились в рассохшееся дерево, и чудовище влезло на мост целиком, свернуло хвост вокруг Аднана,
— Что?
Он открыл глаза. Дракон не двигался, но из пасти уже начал течь густой серый дым.
— Это моя история. — Я отставил пустой стакан и позвонил в колокольчик, вызывая официанта. — Но в знак нашей дружбы я остановил ее на этом моменте.
— Аднан погибнет? — спросил Питер.
— Как хочешь. Скажи: сжечь, и дракон сожжет Аднана, и ты будешь об этом знать, и придешь к Л., и оставишь семью ради той любви, которая кажется настоящей, и, возможно, заживешь счастливо. Если Л. подавит скорбь.
— А она подавит?
— Этого я знать не могу. Волшебники следят за событиями, а не чувствами. Кто знает, что сотворит с Л. известие о гибели мужа? Она же верит, что любит и его тоже, и не преувеличивает, когда обещает убить за условный стук.
— А если я спасу Аднана?
— Тогда он станет героем и, скорее всего, выйдет в отставку по выслуге и вернется к Л. Кстати, двух летающих драконов до него удавалось сразить всего троим.
— То есть, он убьет дракона? Пусть дракон отпустит его.
— Это не то событие, которое я могу принять в своей истории, старина. Она жестока, но логична. Я могу вспомнить, что в окрестностях уничтоженного города находится патруль драконоборцев, могу позволить Аднану чудом увернуться от залпа пламени, чиркнуть ладонью по острой чешуе, выпуская родственную кровь, и все же приказать дракону умереть. Но отпустить? С чего бы дракону это делать?
Питер не нашел ответа и только развел руки. Мы помолчали, официант принес свежую порцию «олд-фэшнд» и графин с брауни-джином для Питера. Чокнулись и выпили. Второй коктейль пошел жестче, я сморщился и потер грудь. Питер же осушил стакан залпом и сразу же долил. Дракон не двигался, Аднан тоже. На отдалении в две трамвайные остановки жена Питера рассказывала младшеньким сыновьям сказку, а старший водил пальцем по строчкам книги в мягкой обложке: он уже умел читать и предпочитал приключения. Л. сидела на высоком барном табурете у окна, теребила борт халата и думала о цифрах, Аднане и Питере, а череп смотрел сквозь нее и видел только стекло и пустое пространство за ним, такое же пустое, как земля, из которой некогда выполз крошечный дракон, отряхнулся, чихнул и издал свой первый крик. Жрец Ниггота с единственным пальцем на руке молился перед омутом. В бытовке плакали от красоты и правдивости слов Крылатого Пророка гоблины-разнорабочие. Кранкенбург стоял и готовился к вечеру с его прелестями и пороками, возможностями и опасностями.
— Мне стыдно, — сказал, наконец, Питер.
— Отчего?
— Оттого, что я слаб и больше всего на свете хочу сказать: сожги!
— Так скажи. История не станет хуже, логично закончится, и читатель узнает, чем.
— Совесть заест. Да и не могу я причинять боль женщине, которую так люблю.
— Тогда прояви благородство.
— И потерять Л.?
— И потерять Л. — Я невольно улыбнулся. — Но в этом и заключается прелесть такого финала. Кроме того, у тебя останется шанс.
— Против героя-драконоборца?
— Почему нет?
— Чувствую, — проговорил Питер. — Просто чувствую. Не стану я выбирать.
— Тогда я велю дракону...
Гудение в разноцветной груди стало сильнее, раздвоенный язык мелькнул в пасти и спрятался, а в обнажившемся горле зародился пламенный язычок; дым и огонь почти скрыли морду дракона от Аднана.
— Нет, стой!
— Что?
— Давай поступим по-другому, — попросил Питер. Он уже немножко опьянел, до такого состояния, когда любая агрессия становится неприемлемой, а весь мир — знакомым и добрым.
Я допил «олд-фэшнд» и вновь вызвал официанта. Питер заинтриговал меня. Пожалуй, не входи запрет на курение в перечень правил Томмазо, я сам предложил бы Питеру сигарету.
— Я хочу сжечь, но не Аднана, а часть истории.
— Вот как? И почему я должен позволить тебе сделать это?
— Ради дружбы. Кроме того, открытые финалы входят в моду. Л. говорила. А еще — это выгодно каждому из нас.
— Да ну?
— Конечно! Тебе проще всего: ведь это твоя история, ты рассказал и самоустранился, а нам-то потом еще жить. Как я буду людям в глаза смотреть, если каждый узнает, что я Аднана убил? Я не буду делать выбор, а ты не говори, что случилось с Аднаном, и мне уже станет легче. Но и тебе будет лучше: сохранишь загадочность, оставишь простор для предположений и фантазий.
— Допустим.
— Если у нас с Л. все получится, мы уедем куда-нибудь, чтобы жить счастливо. Если нет — возьму семью и тоже уеду, но зализывать сердечные раны, а ты так и скажи: Питер пропал, очень жаль.
— В каком смысле «получится»? — уточнил я.
— Один выбор я все же сделал, — объявил Питер. — Как соберусь с духом, может, через месяц или полтора, я пойду к Л. и постучусь в ее дверь сам знаешь, как: девять и один раз. Теперь я знаю, сколько драконов на счету Аднана. А дальше — будь, что будет. Если я ей дорог, она простит меня, обнимет, и это будет означать, что судьба все же есть.
— И что теория вероятности иногда работает не совсем так, как ожидаешь.
— А чтобы Аднан не искал нас, запутай его. Дай ему и Л. другие имена в этой истории.
— Интересное предложение. Л. я могу сократить, пусть останется просто Л., а читатель сможет потешиться догадками, Линетта она, Лидия или — чего только не бывает! — Лесбия, как у одного достойного человека в стихах.
— Значит, ты согласен? — Питер увидел, что идея уже захватила меня.
— По рукам.
Мы чокнулись: я третьим одинаковым коктейлем за вечер — небывалое дело! — Питер — остатками брауни-джина. Уходить не хотелось, поэтому мы продолжили болтать об открытых финалах и о вероятности, потом об алкоголе и женщинах, потом о философии и старости, добре и зле, и всем таком, что лучше всего обсуждать навеселе, чтобы потом можно было отшутиться. Когда в кабинет заглянул Томмазо, я сетовал на то, что в этом мире еще никто не начал играть дарк-джаз, а Питер согласно кивал, хотя понятия не имел, что именно я бы желал поставить фоном.
Разошлись мы еще лучшими друзьями, чем были, и я пошел своей дорогой, а Питер своей.
Прошел месяц. Или полтора.
Что-то происходило. Но все это не было важным.
Одним прекрасным вечером Л. стояла у открытого окна, слушая гудки машин и ругань водителей и по сотому разу перечитывая неоновые объявления на крыше дома напротив: гадания, спасение души, кредиты, новая марка сока из плодов специально выведенных энтов, продажа квазаров и звезд (именной сертификат прилагается). Л. терзалась скукой, и единственным желанием ее было услышать стук в дверь. «Хоть бы Питер пришел, — думала она. — Не обещал, но ведь мог бы и сюрприз сделать!» Подумала еще и дополнила мысль: «Или Аднан». Последовательность имен вполне характеризовала чувства Л., и Питеру это непременно бы польстило.