Сожжение Просперо
Шрифт:
Поэтому они умирали. Вот что случается, когда верность сталкивается с верностью. Ни одна из сторон не намеревалась отказываться от своего мрачного долга, и потому уничтожение слабого было единственным возможным исходом.
Стража Шпилей носила бронежилеты, вшитые в красные шинели, но те не могли противостоять масс-реактивному опустошению болтерных снарядов. У некоторых были смещающие поля и полицейские щиты, но они не выдерживали всесокрушающей ярости автопушек. Украшенные плюмажами пластсталевые шлемы не могли остановить секиру или морозный клинок. Их орудийные транспорты и боевые машины обладали толстой броней, а в некоторых случаях даже энергетическими щитами, но и они обращались в искореженные груды металла, когда в них попадали из ракетницы
Опустошение захватывало дух. Куда бы мы ни шли, землю повсюду усеивали изрешеченные и расчлененные тела. Одни были изрублены мечами и секирами, другие обуглились или же спаялись воедино от воздействия теплового оружия. Огромные зияющие раны от болтерных снарядов походили на дыры в червивых яблоках. В свою очередь лазганы и автоматы Стражи Шпилей не могли нанести серьезных повреждений доспехам разъяренных воинов Стаи. Волки несли незначительные потери. Сколь-либо существенную угрозу представляло лишь тяжелое оружие и боевые машины. Но как только из густого пара приморских районов с лязгом и скрежетом появились танки Шестого легиона, погасла даже эта крошечная надежда. Серые и громадные, как гранитные глыбы, «Хищники» и «Лендрейдеры» крушили по пути здания в нижнем городе, сравнивали с землей дома и башни. Гусеницы прокладывали через Тизку новые дороги, дороги смерти из спрессованных обломков. Орудия уничтожали все, что попадало в перекрестье прицелов.
Вместе с ними неслись черные тени, по новым дорогам смерти направляясь прямиком в пламя войны. Они походили на волков или по крайней мере на тени волков. Я не уверен, видел ли их на самом деле, или же они были плодом моего воображения. Изменчивый дым был способен на любые хитрости.
Никогда прежде я не видел своих братьев по Стае столь необузданными и мрачными, как в тот день. Во время боя в них есть удивительная легкость, юмор смертников, который позволяет им держаться и побеждать, а также смеяться прямо в лицо вюрду. Это почти как ликование, наслаждение хорошо сделанной работой. Даже во время войны с Оламской Тишиной я замечал это: подколки, насмешки, едкие комментарии, открытое и спокойное мировосприятие.
Но не на Просперо. Задача была слишком тяжелой, слишком тяжкой. Ничто не могло облегчить их бремя, и потому они старались забыться в круговороте боя. В некотором смысле это лишь еще больше усугубило силу и кровавость наказания Просперо. Пощаду не только не предлагали, ее даже не думали предлагать. Клыки скалились лишь в исполненном ненависти и ярости реве, а никак не в угрожающих усмешках. Единственными словами были брань и проклятья. Золотые глаза с черными точечками зрачков потемнели от решимости и посуровели от жестокости. Кровь требовала крови. Резня требовала резни. Огонь питал огонь, и в царившем безумии гибла планета, истекало кровью общество, а Империуму наносилась рана, которой вовек не зажить.
Влка Фенрика сделала все, что от нее требовалось, без вопросов или сомнений. Их действия были безукоризненны. Волки были идеальными воинами, идеальными палачами, они делали именно то, для чего их создали. Они были карой Империума. Это сказание, мое сказание, снимает с них всяческую вину и свидетельствует об их чистосердечности.
Я должен также упомянуть еще одно событие. В этом сказании нужно упомянуть об еще одной тайном событии. Услышьте ее и решите, как поступить, даже если это означает перерезать мне горло и обрезать нить так, чтобы я никогда не поведал это сказание вновь.
День растворяется в моей памяти. Так всегда происходит с событиями, исполненными
Помню, я был в парке или в том, что осталось от городского сада. Вся растительность выгорела. Посреди пустоши стояло полуразрушенное небольшое святилище, из которого в фиолетовое небо валил густой дым. Мы вошли с восточной стороны под плотным перекрестным огнем. Заряд смещающего поля начал разряжаться, поэтому мне пришлось временно отключить его.
И там мы впервые встретили воинов Тысячи Сынов.
Что-то заставило их принять бой здесь. Не страх. Возможно, они не могли до сих пор заставить себя свершить ересь и поднять руку на братьев Астартес. Возможно, это была часть хитрого плана, чтобы заманить нас в ловушку.
Возможно, их вынудили к этому. Словно вначале они приняли наказание и не сопротивлялись нашей атаке, но в конечном итоге, как и Стража Шпилей, не смогли стоять в стороне и видеть, как горит их город.
Они были величественными в красных с золотыми обводами доспехах, на их шлемах красовались отличительные носовые гребни легиона. Хотя своим видом, вооружением и статью Тысяча Сынов походили на воинов Шестого, они не могли отличаться сильнее. Они двигались совершенно иначе. Волки мчались и прыгали; Сыны, казалось, скользили и шагали. Волки бежали быстро, с низко опущенными головам; Сыны же шли спокойно и неторопливо. Волки кричали; Сыны же молчали.
Я стоял среди горящих лужаек, когда ряды наших врагов Астартес впервые пошли в атаку, и дикие серые тени бросились на красно-золотых центурионов. Их столкновение было подобно раскату грома. Звук напоминал удар двух гигантских масс, столкнувшихся мифических скал, но было там место также и грохоту. Он походил на глас безумных бурь, терзающих иногда высокие склоны Этта на Фенрисе.
Наверное, именно такими были битвы времен, когда по Терре шагали лишь боги и их чада. Человекоподобные великаны в грозных доспехах — одни темные с виду и закутанные в меховые шкуры, словно северные асы, другие же покрытые золотом и надменные, подобно богам-ученым Фаронского Эгипта. Воины обменивались невероятно мощными ударами: некоторых сбивали с ног или разрубали на части, отбрасывали в стороны или скручивали головы. Клинки Фенриса вонзались в латы Просперо, в ответ же пламя Просперо жгло железо Фенриса. Фронт колебался то в одну, то в другую сторону, словно компенсируя силу столкновения. Какое-то время казалось, что в своей хищной жажде Влка Фенрика без остатка поглотит воинов Пятнадцатого.
Именно тогда мы начали умирать, братья. В этот момент мы начали умирать десятками. Тысяча Сынов высвободила малефик, текущий по их венам яд. С их посохов и пальцев слетели молнии. Из глаз и ладоней вырвались нечистые лучи, подобные не-светуварпа. Боевой магией Волков разрывало на куски или, искалечив и опалив, отбрасывало назад. Иные же превращались в медленно полыхающие факелы. Проклятые предатели прореживали наши ряды колдовской силой, напускали на нас дым Хельи болезненный свет.
Они секли наши нити, словно траву под косой. Их не просто обрезали. Некоторые сжигались по всей длине, и воины не просто гибли, сами их прошлые жизни обращались в ничто. От иных Волков оставались лишь пятна крови или ужасно изувеченные тела. Некоторых рвали на части невидимые рэйфы или духи воздуха. Другие же превращались в груды выбеленных костей и почерневших доспехов.
Там погиб Ойе, вывернутый наизнанку легким жестом чернокнижника. Я увидел, как Свессла рассекло надвое невидимым клинком. Из него фонтаном ударила кровь, словно жидкость из вскрытого герметичного контейнера. Хеккен: сварен заживо в собственных доспехах. Орм Ормссен: обескровлен. Восслул: ослеплен и размолот. Ликас Снежная Шкура: выпотрошен и обезглавлен. Вражий Молот: поглощен холодным синим пламенем. Сфен Саарл: превращен в пыль. Эрдор: обращен в исходящий паром, кровоточащий кусок плоти.