Сожженная заживо

Суад

Он ушел раньше меня. Я больше не плакала, но чувствовала себя совершенно больной. Какая омерзительная эта кровь. Заниматься любовью с мужчиной — это совсем не подарок. Мне было больно, я чувствовала себя грязной, у меня не было воды, чтобы вымыться, я могла вытереться только травой, в животе у меня все горело, а мне надо было еще собрать овец и возвращаться домой в испачканных шароварах. Надо будет постирать все тайком. Быстро шагая по дороге, я думала о том, что крови больше не будет, но спрашивала себя, будет ли всегда так больно, когда я буду со своим мужем? Неужели будет всегда так противно, как сегодня?

Придя, домой, я думала, все ли в порядке с моим лицом? Я не плакала, но внутри мне было очень больно, и от этого было страшно. Я вполне осознавала, что я наделала. Я не буду в безопасности, если не выйду замуж. В первую брачную ночь я не буду девственницей. Но это не так важно, ведь он знает, что я была девственницей с ним. Как-нибудь выкручусь, порежу себя ножом, испачкаю кровью свадебную простыню. И буду, как все остальные женщины.

Я прождала три дня. Подглядывала с террасы, чтобы Файез подал мне знак о свидании. На этот раз он увел меня в маленькое укрытие из камней на другом краю поля. Обычно там пережидают дождь. В этот раз у меня не было крови. Мне все еще было больно, но уже не так страшно. Он вернулся ко мне, и это было для меня самое главное. Он был со мной, и я любила его еще сильнее. Мне было не важно, что он делает с моим телом, я любила его в голове. Он — вся моя жизнь, вся моя надежда покинуть дом моих родителей, стать женщиной, которая идет по улице с мужчиной, которая садится рядом с ним в машину, едет в магазин покупать платья и туфли, едет в город.

Я была очень счастлива, быть с ним, принадлежать ему… Он настоящий мужчина. Я видела, что для него это не впервые, он хорошо знал, что надо делать. Но я верила его словам о свадьбе, что он пока не знает когда она будет, а я тем более, но я не задавала ему лишних вопросов. В глубине души я не сомневалась в нем.

Но пока мы ждем, надо быть очень осторожной, чтобы никто меня не заподозрил. На следующее свидание я пойду другой дорогой. Я рассчитаю дополнительное время, которое мне понадобится, а пока воздержусь выходить одна через железные ворота. Дождусь, когда можно будет пойти с матерью или сестрой. По утрам я всегда поджидала, когда Файез выходил из дома. Как только заслышу шаги по гравию, быстро подходила к цементной стене. Если на улице был кто-то еще, я поворачивалась спиной; если никого не было, я ждала знака. С тех пор, как я потеряла невинность, было уже два свидания. Мы не могли видеться каждый день, это было бы неосторожно. Знак о третьем свидании я получила только через шесть дней. Я очень боялась, но испытывала к нему полное доверие. Выйдя из деревни, я следила за малейшим шумом. Я старалась не оставаться на краю поля. Я ждала, сидя со своей пастушеской палкой на траве в овраге, смотрела на пчел, ползающих по диким цветкам, и мечтала о том скором дне, когда уже не буду приглядывать за овцами и козами, когда не буду выносить навоз из конюшни. Он придет, он меня любит. Когда он соберется уходить, я скажу ему, как в первый и как во второй раз: «Не покидай меня».

Мы занимались любовью в третий раз. Солнце было желтым, мне пора было возвращаться доить коров и овец. Я сказала:

— Я люблю тебя, не покидай меня. Когда ты вернешься?

— Мы не можем видеться часто. Надо подождать немного. Надо соблюдать осторожность.

— До каких пор?

— До тех пор, пока я не подам тебе знак.

К этому моменту моя история любви продолжалась уже две недели, срок для трех свиданий на лугу среди овец. Файез был прав: надо соблюдать осторожность, а я должна быть терпеливой и ждать, когда мои родители будут говорить со мной, как они говорили со старшей сестрой Нурой. Отец не сможет больше ждать, чтобы прежде выдать замуж Кайнат! Поскольку Файез сватался ко мне, а она уже старая дева двадцати лет, отец вполне может избавиться от меня, у него есть еще две дочери! Хадижа и Салима, маленькие сестрички, будут работать в свою очередь с матерью, и заниматься стадом и сбором урожая. Фатьма, жена моего брата, опять беременна и должна скоро родить. Она тоже может работать. Я всегда со страхом ждала решения своей судьбы, потому что от меня ничего не зависело. Но я ждала слишком долго. Дни шли, а Файез не подавал мне знака. Тем не менее, я надеялась каждый вечер, что он вдруг появится ниоткуда, как он умел это делать, слева или справа от оврага, где я укрывалась.

Однажды утром я странно почувствовала себя в конюшне. От запаха навоза у меня закружилась голова. Я готовила еду, и меня затошнило от баранины. Я нервничала, мне хотелось беспричинно плакать и спать. Каждый раз, когда Файез выходил из дома, он смотрел в другую сторону, не подавая мне никакого знака. Время тянулось долго, очень долго, и я не знала, когда у меня были последние месячные и когда должны начаться следующие. Я вспомнила, как мать спрашивала мою сестру Нуру:

— Месячные пришли?

— Да, мама.

— Ну, значит, в этот раз не получилось.

Или еще: «У тебя не пришли месячные? Очень хорошо, значит, ты забеременела!»

А мои месячные так и не пришли. Я проверяла по нескольку раз на дню. Каждый раз, идя в туалет, я украдкой проверяла, нет ли крови. Иногда я чувствовала себя так странно, что надежда возвращалась. Но каждый раз ничего не было. И мне становилось так страшно, что этот страх будто сжимал мне горло, как будто меня сейчас стошнит. Я чувствовала себя по-другому, не так как прежде, у меня не было желания работать, подниматься. Мой характер изменился.

Я пыталась найти причину, помимо самой худшей. Я спрашивала себя, не шок ли от потери девственности так меняет натуру девушки. Возможно, месячные в этом случае не приходят сразу? Я ни к кому не могла обратиться за советом, самый невинный вопрос на эту тему навлек бы на мою голову гром и молнии.

И я думала об этом постоянно, весь день, и особенно вечером, когда засыпала рядом с моими сестрами. Если я забеременела, отец задушит меня бараньей шкурой. Каждое утро я просыпалась, радуясь, что еще жива.

Больше всего я боялась, что кто-нибудь в моей семье заметит, что со мной не все в порядке. Меня тошнило при виде блюда со сладким рисом, мне хотелось заснуть прямо в конюшне. Я чувствовала себя усталой, щеки побледнели, и мать, конечно, это заметила и спросила, не заболела ли я. Ведь я никогда не болела. Поэтому я пряталась, я делала вид, что все в порядке, но скрывать это становилось все трудней. А Файез не показывался. Он садился в машину в своем красивом костюме, в красивых ботинках и с чемоданчиком и уезжал так быстро, что за ним оставалось лишь облачко песка. Началось лето. С самого утра стало очень жарко. Я выводила животных на пастбище на рассвете и приводила их домой, пока солнце не поднималось слишком высоко. Я не могла больше поджидать его на террасе, хотя мне было совершенно необходимо поговорить с ним о свадьбе. Потому что у меня на носу появилось странное пятнышко. Маленькое коричневое пятнышко, которое я пыталась скрыть. Потому что очень хорошо знала, что оно означает. У Нуры было такое же, когда она была беременна. Мать посмотрела на меня удивленно:

— Что это ты делала?

— Это хна, я ее растирала пальцами и не обратила внимания.

Я и в самом деле, будто случайно испачкалась хной, пытаясь замаскировать пятно. Но эта уловка не могла длиться долго. Я была беременна, а Файеза не видела уже больше месяца.

Мне совершенно необходимо было поговорить с ним. Однажды вечером, пока солнце еще не село, я грела воду в саду, вроде бы для стирки, и поднялась на террасу с бельем как раз в тот момент, когда он возвращался с работы. На этот раз я сама подала ему знак, кивнув головой и показывая жестами, чтобы он понял: «Я хочу тебя видеть, я сейчас пойду туда, иди за мной…»

Он увидел меня, и я вышла на улицу. Я сделала вид, что иду в конюшню ухаживать за больной овцой, но не пошла туда. Овца, в самом деле, болела, мы ждали, что она разродится, и я оставалась возле нее уже не первый раз. Однажды я даже спала рядом на соломе целую ночь, боясь, что не услышу ее.

Он пришел на наше место свиданий чуть позже меня и сразу же хотел заняться любовью, уверенный, что я позвала его ради этого. Я отшатнулась:

— Нет, не для этого я тебя хотела видеть.

— Зачем же тогда?