Сожженные дотла. Смерть приходит с небес
Шрифт:
Когда открыла дверь, ей показалось, что она попала на бойню. Дыхание перехватило, и она не могла пошевелиться. Врач в фартуке, заляпанном кровью, набросился на нее:
— Я жду вас уже больше часа! — и сунул ей в руки фартук
Она беззвучно спросила:
— Вы что-нибудь знаете о капитане Зощенко?
— Пожалуйста, не морочьте мне голову, мне срочно нужна ваша помощь!
С этими словами он просто завязал на ней фартук. Она увидела стол, покрытый клеенкой. В ведре поблескивали инструменты.
— Следующий! — Он даже не дал времени ей осмотреться. Крепкие руки положили тело на стол.
— Будет уже хорошо, если вы ему подержите руки, — сказал врач. — Женщина действует на них просто чудесно.
Она взяла раненого за руки. На голове у солдата была пропитанная кровью повязка. Один из санитаров начал счищать ее, словно это была фруктовая кожура. Запекшаяся кровь рвалась, как бумага. Она стояла рядом с головой, и перед ее глазами была белая пульсирующая масса.
— Осколок видите? — спросил врач.
Она вообще ничего не видела. Только мозг, испачканный кровью. Серебряная игла погрузилась в желе. Оно вздулось и снова опало. Она почувствовала позыв к рвоте.
— Я его уже достал, — послышался голос откуда-то издалека. Она закрыла глаза.
— Достаточно!
Когда она снова открыла глаза, санитар возился уже со следующей повязкой.
Она хотела попросить, чтобы ее отпустили, но голос отказал ей. Помещение начало вращаться. Она поставила ноги пошире, чтобы не упасть.
— Следующий!
У следующего не было рук.
— Подержите ему голову, — приказал врач.
На этот раз она закрыла глаза сразу. Она попыталась представить себе Зощенко. Позванивал металлический фонарь, фыркала лошадь.
— Всё! — сказал он.
Она испуганно открыла глаза.
— Всё! — Врач нетерпеливо обращался к санитарам. Раненый уже не дышал.
— Следующий!
— Ты ранен? — спросил врач.
— Я болен.
— Болен?
— У него даже температуры нет! — сказал санитар.
— Сестра, у него есть температура?
Она положила руку ему на лоб и подумала: «У него температура, у меня температура, у всех температура». Солдат был еще молод, она посмотрела ему в глаза.
— Тебе надо обратно в роту. Тебе надо к капитану Зощенко. — И добавила в заключение:
— У него на счету каждый человек.
— Да, сестра!
Солдат поднялся, он шатался, как пьяный.
— Следующий, — сказал врач устало.
Она хотела сменить место. С другой стороны стола она могла бы смотреть в окно. Но не получилось. На полу было полно раненых. Только с ее стороны было немного места. Она стала смотреть на клеенку. У солдата на столе были маленькие дерзкие усики, и он был пьян.
— Я ничего не чувствую, — сказал он смело.
Санитар стянул с него залитые кровью брюки. Испуганно глянул на врача, а потом — на нее.
— Быстро перевязать! — приказал врач.
— Что там? — спросил раненый.
Не успела она ему помешать, как он приподнялся. Из его рта вырвался животный крик, когда он увидел рану. Его ноги забарабанили по столу. Он задергался, закричал, заплакал. Изо рта брызгала слюна. Потом он вдруг обмяк. Расслабился. Моментально постарел на несколько лет. Усы казались приклеенными. Больше никогда ему не придется соблазнять женщин. Он безвольно дал себя перебинтовать и унести.
— Следующий!
Они положили его на стол, как колоду. Он был завернут в брезент.
Под накидкой угадывалось, что его тело заканчивалось коленями. Туда, где должны были быть голени и ступни, санитар поставил ведро с инструментами.
Когда она поняла, что это было за ранение, отвела глаза. Снова ее мысли обратились к Зощенко. Маленькая чердачная комната в Ленинграде, он сидит напротив нее, гладит ее руку. Она всем телом ощущала его нежность. Вдруг у нее возникло нехорошее предчувствие. Ей представился безутешный жизненный путь, заканчивающийся кучкой пепла…
На лугу разорвался снаряд. В ведре звякнули инструменты. Шуршала пила.
— Другую тоже, — сказал врач.
Снова разорвался снаряд. Пол вздрогнул. Потолочные балки затрещали. В открытое окно дунуло дымом. А пила продолжала пилить, как будто в мире не было ничего, кроме этого дома и людей, у которых было слишком много костей.
После следующего разрыва она стала прислушиваться к обстрелу. Два, три, четыре мощных удара сотрясали дом. Дверь сорвало с петель. Внутрь потянуло дымом. Солдаты снаружи, в поисках укрытия, как животные, рванулись в дом.
— Тихо! — приказал врач, не отрываясь от своей работы.
Снаружи кошка вспрыгнула на подоконник. Хвост ее дрожал. Она искала человеческой близости.
— Сестра, у него еще есть пульс?
Она ничего не чувствовала. Лишь холодные костлявые руки. На тонкий палец было надето скромное кольцо. Все больше солдат набивалось в помещение. Они толкались, напирали на стол и наступали на раненых, лежащих на полу. Каждый стремился найти под крышей укрытие, которого она не давала.
Санитар прикрикнул:
— Оставайтесь снаружи, дурачье!
Раздирающий уши грохот. Яркая вспышка осветила комнату. Санитар покачнулся. Пила замолкла.
— Сестра!
Она заметила только, что все пригнулись. Кошка поверх всех прыгнула на стол. В воздухе висела пыль, садилась на фартук, на губы, на инструменты в ведре.
— Сестра, помогите сержанту!
Она бросила ледяные руки, наклонилась над ведром. Снова грохот. Стол опрокинулся. Послышались крики. Ее руки стали хвататься за пустоту. Ноги наступали на тела и на лица. Она рванулась прочь. Трава под ногами была, как вата. Луг был необыкновенно зеленым. Под первыми деревьями она упала. Она плакала. Может быть, из-за Зощенко. Она чувствовала, что он ее покинул. Она плакала из-за самой себя, потому что она его любила.