Сожженные мосты
Шрифт:
— Да ты-то тут ни при чем, рус. Сам чету повел, самому и отвечать.
— Только этого?
— Только этого. Еще одного зацепили, но он ушел. Вон, Драганка его зацепила в тот раз. Они этого пытались утащить — да мы не дали. Но они не пойми как нас нашли, только мы приготовились, они первыми — да со всех стволов…
— Опять шли?
— Нет. По-моему — ждали кого-то.
Сотник с досадой выругался — происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Все указывало на то, что в игре появился новый игрок. И это тебе не местные винокуры и контрабандисты.
— Слушай, Радован. А сам-то ты что думаешь?
Серб хитро глянул на русского.
— Та вы ж и сами…
— Да брось…
— Ну, добре. Неладное что-то деется. Очень неладное. Это вы за колючей проволокой живете, а мы в селах обитаем. Мы здесь никогда желанными соседями не были. Но в последнее время что-то недобро совсем стало. К Драганке подошли двое, сказали — соседи сербов вырезали и мы вас вырежем. Оба пацаны еще, в гимназии с ней учатся, в последнем классе. А что у взрослого на уме…
— То у пацана на языке, — закончил сотник.
— И я о том же. Беда, чувствую, будет. А ты, пан сотник, на Божедара смотришь волком, потому как пулемет у него.
— Не положено.
— Положено, не положено, а случись что — так если нет, то и ляжешь без чести.
— Если что, бегите к нам в расположение. Вместе отбиваться веселее.
— То мы знаем. Хвала вам за это, — серьезно произнес серб.
— Ну а насчет этих что скажешь? — сотник кивнул на кузов. — Я ведь за них спрашивал.
— Насчет этих. С той стороны приходят. Раньше их не было тут, совсем таких не было. А теперь появились. Это не контрабандисты, они контрабанду не носят. Беда, говорю, будет.
Сотник прикинул.
— Ты ведь на ту сторону ходишь?
Серб не ответил.
— Ну так вот. Эти… они с той стороны, гнезда у них там. Если увидишь, узнаешь что — не таи, скажи. Найдем, как отблагодарить.
— Молвлю… скажу.
Сотник кивнул.
— Чебак! Ты что там застрял?!
— Сейчас, господин сотник.
Чебак выскочил из кузова машины, вид был у него весьма бледный. Оно и понятно — жарко и приванивало уже изрядно.
— Ну что?
— Чисто.
— То есть?
— Пустые карманы. Ничего нигде нет. Деньги есть, а ничего другого нет.
— Деньги?
— Да. — Чебак протянул сотнику пачку. — Австро-венгерские кроны. А документов никаких.
Сотник взял деньги из протянутой руки, молча передал сербу.
— Еще что?
— На одежде все нашивки с изготовителем — спороты. Очень аккуратно спороты, не ножом, даже следов не осталось. Я не удивлюсь, если их там никогда и не было.
Сотник повернулся к Радовану:
— Оружие у него было? Да говори, мне оно ни к делу.
— Было. «Штайр», австро-венгерский, глушенный. Добрая штука…
— Добро. Надо этого гаврика перегрузить в нашу машину, мы его к себе увезем. Его предъявить надо, дальше пусть разбираются.
Радован пожал плечами:
— Зачем тебе машину гадить? Божедар и привезет к вечеру.
Сотник немного подумал.
— Добре. Только пусть пулемет спрячет, нечего с ним ходить. До вечера жду. Чебак, за мной.
Когда Велехов и Чебак углубились в лес, направляясь к своей машине, Велехов негромко, чтобы не услышал серб, заметил:
— Шею себе не сверни.
— Чего-то? — взгакнулся Чебак.
— Того-то. Будешь в самоволки ходить, на первом же кругу лично горячих всыплю [113] . Усек? Под ноги смотри!
05 июля 2002 года
Междуречье, Багдад
Отель «Гарун аль-Рашид»
113
В казачьих частях сохранились традиции телесного наказания за проступки. Наказание происходило на войсковом Кругу, розгами по заднице. Казаку первого года службы за проступок полагалось тринадцать ударов, второго — четырнадцать, третьего и последующего — пятнадцать.
Знаете, как бывает. Вроде и правильно все сделал, а на душе так мерзко… что никому такого не пожелаешь. Мерзко, потому что настоящих, с детства, проверенных в деле друзей — не так-то много бывает в жизни. Сиюминутных — этих полно, сколько хочешь. А вот настоящих — их мало, и надо их беречь. Когда же ты теряешь такого друга, потом сожалеешь об этом, анализируешь, что ты сделал неправильно, как можно было по-другому.
Хотя как тут по-другому?..
Как можно смириться с тем, что твой друг, аристократ по крови, вместо того чтобы честно служить Родине и престолу — тихо спивается, превращается в животное? В свинью, без чести, без совести, с одним только устремлением — выпить.
Жестко? Да, жестко. А как иначе? Если такого человека жалеть, если скрывать, если обзывать его пагубную привычку какими-то другими, не такими страшными словами — человек так и перестанет быть человеком. Чтобы не превратиться в свинью, надо сначала осознать, что ты в нее превращаешься.
— Что же делать?..
Сказал вслух, хотя не хотел — просто думал. Как помочь другу, который скатывается на самое дно, который рано или поздно попадет под суд офицерской чести — это в лучшем случае, и с позором вылетит из армии.
Так ничего и не придумав, я пошел вниз. Ужинать. К руке словно прилип, бездумно крутился в пальцах серебристый патрон сорок пятого калибра.
Отель «Гарун аль-Рашид» был построен каким-то русским товариществом на самом берегу Тигра, в районе Аль-Кадисии. На излучине, на другом берегу, высились здания Багдадского политехнического университета, одного из лучших в мире, где преподавали дисциплины по добыче полезных ископаемых и их глубокой переработке. Отель о тридцати шести этажах был не самым высоким зданием в Багдаде, но одним из самых крупных. Там, где нефть, там и деньги. Большие деньги.