Созвездие Стрельца

Берсенева Анна

Пока ползли в пробке по Волоколамскому шоссе, начался дождь. Как раз такой, какие бывают не осенью, когда дожди становятся однообразными и привычными, но на излете лета – в каждом еще чувствуется новизна печали.

И догадка о том, почему не оставляют ее мысли о неожиданном сегодняшнем пациенте, оказалась такой же печальной…

Не в нем было дело, совсем не в нем! А в его лице – серебряный шрам придавал ему то самое выражение, которое всегда привлекало Марину в мужчинах, притягивало как магнит. Почему так, ну вот почему? Она обычный, вполне рациональный человек, и не скажешь ведь, чтобы своей рациональностью

тяготилась. Совсем наоборот, любая дисгармония в быту сразу же вызывает желание как-нибудь ее исправить. Развесить и разложить разбросанную одежду, вымыть грязные полы и посуду… И это не маниакальное стремление человека, у которого царит внутри такой хаос, что он стремится привести внешний мир к безжизненной правильности, а потребность спокойная, почти не замечаемая. Нет-нет, не тяготит ее ровное течение жизни, и бездны не манят. Но изменчивость, но нервный трепет, который она распознает в мужчинах мгновенно, и сегодня снова, и даже на мертвенном лице… Может, это всего лишь тяга к тому, что тебе обратно? Давным-давно объясненное психологами притяжение к противоположному? Именно так, притяжением к противоположному, мама назвала когда-то Маринину первую любовь, а мама ведь проницательна и точна в оценках…

А в общем, как ни называй, заканчивается это всегда разочарованием, и самое малое, если разочарованием. И зачем тогда вложено в нее стремление к тому, что приносит одно лишь горе?

Глава 9

Что Толя умеет все, Марина убедилась в первую же неделю, которую провела у него в Мамонтовке.

Его дом преображался на глазах.

– Ты в самом деле майор погранвойск? – смеясь спросила она, выйдя однажды утром на крыльцо. – Как ты умудрился такое построить? А я ничего и не слышала даже!

Крыльцо-то как раз и преобразилось, притом непонятно когда. Вчера до темноты сидели вдвоем на шатких ступеньках, которые раскачивались от их поцелуев, будто уцелевшие после кораблекрушения обломки. Спать легли поздней ночью, да и разве спать… Перед самым рассветом только уснули.

А утром Марина вышла из дому и обнаружила, что стоит на совершенно новом крыльце – деревянном, свежем, бело-золотистом, с резным козырьком и с крепкими до звона ступеньками.

– Я-то майор, – широко улыбаясь, ответил Толя. – Просто спишь ты крепко.

Он стоял у крыльца и любовался плодами труда своего и Марининым изумленным лицом. Потом засмеялся и объяснил:

– У меня все готовое в сарае лежало. Ступеньки, козырек, перила. Утром по-быстрому собрал. Никаких чудес.

Точно так же – быстро, ладно – он конопатил стены, прокладывая между бревнами пеньковые косички.

– Ловко плетешь, – заметила Марина, когда увидела его за этим занятием.

– Дочки у меня нету, – бросив на нее быстрый взгляд, сказал Толя. – А косички плести тренировка не нужна, за пять минут любой освоит. Сына тоже нету, – добавил он.

– Почему?

– Не сложилось. У жены проблемы были с этим делом.

– Поэтому вы разошлись?

– Может, и поэтому тоже. Но больше по безнадеге.

– По какой безнадеге? – не поняла она.

– Ну а как ты думаешь? – пожал плечами Толя. – Всю жизнь по медвежьим углам какая женщина выдержит? Я к ней, в принципе, без претензий. Уехала и уехала. Чего ради ей в глуши

сидеть? Детей нет, перспектив никаких. Про теткину дачу тогда и помину не было.

Разговор этот был не из приятных, но Толину семейную ситуацию прояснил полностью. На душе у Марины стало легко, и она тоже уселась плести косички.

Толю разговор взволновал больше, чем ее. И хотя пеньковые косички он плел с прежней сноровкой, видно было, что делает это без первоначального воодушевления.

– Извини, – сказала Марина.

– За что?

Он усмехнулся невесело. Тревога плеснулась в его глазах темной волной.

– Не надо мне было об этом заговаривать.

– Да ладно, Марин! – Он махнул рукой и признался смущенно: – Ну, разволновался, да. Не знал же, как ты к этому всему отнесешься.

– К чему – ко всему? – спросила она.

Они сидели на двух табуретках посередине пустой комнаты, и бревенчатые стены, как в стихах, глядели на них с печалью.

– К неприкаянности моей, – ответил Толя.

– Разве ты в ней виноват?

– Женщинам без разницы, виноват или нет. Они на сам факт смотрят.

– Ты так хорошо знаешь женщин? – улыбнулась Марина.

Толя посмотрел удивленно, потом улыбнулся тоже.

– А правда! – сказал он. – Опыт у меня не так чтобы очень. В гарнизонах все или замужние, или девчонки малые, или… Ну, сама понимаешь. – И, помолчав, добавил: – Не было у меня такой, как ты, Маринушка.

Он встал и притянул Марину к себе. Сердце его билось быстро и тревожно, вздрагивали руки на ее плечах.

– Может, выпьем? – спросил он. – Для тебя такое вино есть – «ледяное» называется. Я и не знал, что такое бывает. Ничего я не знал… Не умею счастливым быть.

Она видела, чувствовала, что не справится он с волнением, которое вызвало у него их объяснение. Хорошо ей – жизнь с рождения течет ровно, даже слишком. А человеку, у которого долго было не так, мужчине, трудно объяснять свою жизнь, все ее несуразности и неудачи, и тем более трудно объяснять все это женщине, которая ему дорога.

«Я ему дорога».

Марина вдруг поняла это так ясно, так непреложно, что и у нее стремительно и неровно забилось сердце. В такт Толиному.

– Где же ты взял ледяное вино? – спросила она, постаравшись, чтобы слова прозвучали непринужденно.

Трудно было этого добиться: горло сжималось от волнения и счастья.

– А когда в Москву насчет пенсии ездил. – В Толином голосе Марина расслышала то же старание говорить непринужденно, что и у нее самой. – По центру шел – Малая Бронная называется улица, что ли? – вижу, магазин винный. Маленький совсем и такой, знаешь… Шикарный. Я и зашел, не видал же таких никогда. Ну и купил это ледяное. Для тебя…

– Толя! – Горло у Марины перехватило еще сильнее. – Ну разве можно в бутике вино покупать? Оно же там дорогое до неприличия! А разница с обычным если и есть, то кто ее заметит? Я точно не пойму, где айсвайн этот, где обычное белое.

– Поймешь…

У его губ был тонкий винный привкус, немного горечи, немного сладости…

– Неси свое ледяное! – задыхаясь после долгого поцелуя, сказала Марина. – Будем с тобой счастью учиться.

Бутылка айсвайна была уже открыта. Толя признался, что утром выпил с четверть, попробовал, что за вино такое, вдруг его и предлагать стыдно.