Созвездие Видений
Шрифт:
Сокол вспомнил Фэлкона и то, как он рассказывал про яму, про крыс, про сломанный палец, а потом, очнувшись от этого воспоминания, увидел, что плита заставила его руки согнуться еще сильнее.
Лицо Зорянки всплыло перед ним, но он отогнал ее, потому что побоялся: а вдруг она услышит его мысленный призыв о помощи и бросит все… а это нельзя! И вдруг измученные руки его согнулись так резко, что он едва успел поймать плиту на ствол и остановить над самым своим лицом!
Возможно, в полу были еще и магниты, Потому что чем ниже, тем неуклоннее, тяжелее делалось чудовищное давление, и Сокол понял, что он сейчас
Он зажмурился, вздохнул, из последних сил отжимая плиту вверх и оттаскивая непослушное тело в сторону, безнадежно надеясь, что, может быть, рука, защищенная стволом искрила, все же не очень пострадает, но тотчас представил себя, лежащего рядом с этой плитой, которая защемит его разможженную руку… и холодно решил: пусть уж лучше рубит!.. как вдруг плита с гудением резко пошла вверх и застыла, не достигнув потолка на каких-нибудь полметра, а лампочки в коридоре погасли. И Сокол сперва отодвинулся из-под плиты, а потом только смог сообразить: Дива дошла-таки… она на месте…
Да, она дошла, добежала, она была на месте.
Последние минуты чудилось, что идет она уже по самому сердцу чудища, так сотрясался, рокотал под ногами пол, а когда открылась еще одна дверь, поняла: так и есть!
В центре огромной полусферы стоял белый куб выше человеческого роста, и то фосфоресцировал, то медленно тускнел.
Дива осторожно приблизилась.
Так вот оно, сердце чудовища! И эта игра света — биение его крови.
Ну что же… за Белоомут, за Обимур, за Фэлкона, за Колоса, за всех!
И она приникла всем телом к прохладной белой грани.
И тело ее словно бы рассыпалось миллиардами пылинок, расточилось миллиардами капель, проникая в каждый атом этого рукотворного злобного животного, впитываясь в его кровь, внедряясь в его мозг, включаясь в биение его сердца, подчиняя его себе и передавая приказ, которого не мог ослушаться никто, услышавший от Дивы мысленное: «Смерть тебе!»
Куб задрожал… встрепенулось все существо серого зверя со множеством зеркальных глаз… И Дива словно бы увидела, как крошатся, ломаются, кристаллические решетки металла, камня, дерева… погас свет… но незыблемо оставалось вещество, рождаемое Комбинатом, и Диве показалось еще, что сквозь неистовый ток крови она слышит голос злого чудища:
— Тебе не совладать со мною! И она поняла, почему.
Созданный когда-то по воле бесстрастных сил Вселенских и теперь скрупулезно точно воспроизведённый вновь, белопрах все еще остаётся созданием не-человеческим, над-человеческим, и слишком мало сил даже у Дивы, если она хочет отнять что-то у Вселенной, не дав ничего взамен, чтобы заполнить создавшуюся пустоту.
Она отстранилась от куба и постояла так, сосредоточенно глядя, как вновь вспухает внутри его белое свечение и начинает нарастать рокот.
Она вздохнула. Лицо Лиховида возникло перед ней — серебряные волосы, синие глаза, улыбка….
Дива медленно подняла руку. Теперь все будет просто, если она решилась.
Да.
И, чуть нахмурясь, она легко коснулась стенки куба, мысленно сказав:
— Ну, я готова.
Следующий миг был растянут до беспредельности — и тут же вечность оказалась вновь спрессованной в миг. Ничего не произошло!
Стрелой пронзила догадка, что
И Дива содрогнулась, ибо ей стало вдруг ясно хитроумие богов, о нет, не Рода, не Стрибога, не Зевеса, не Христа и Аллаха, а тех Богов… может быть — одного Бога, единого и единственного Творца и Созидателя, который замыслил и сотворил не только малую песчинку, но даже самую черноту межзвездную… да, стало ясно: все в этом мире, и добро, и зло, и незло, и недобро — обречено быть наказуемо… просто потому, что оно существует!..
С громом — так показалось ее обостренному до боли слуху — распахнулась дверь. На пороге — Лиховид.
Жизнь ее и погибель!
Мгновенно облегчение от того, что не одна перед лицом бесстрастно высчитывающей свои выгоды пустоты.
И ощущение новой опасности — близки преследователи, надо спешить.
И она беспомощно тянется к Лиховиду, и он в три прыжка преодолевает зал и хватает Зорянку за руку…
Она еще успела увидеть его улыбку, прежде чем раздался вздох Вселенной, принявшей наконец жертву.
А Колос, который в этот миг дотащился до серого забора Комбината, придерживая раненую руку, увидел… Он увидел, как разом, вспыхнули, взрываясь, слепые окна… огромное здание качнулось, поплыли, дрожа и колебаясь, его стены… разваливаясь на куски, среди которых мелькали черные фигуры летучих; чудовищно раздутых шаров; уродливого сторожевого пса с перебитой лапой», и вот все это мягко, беззвучно осело на землю пушистым зеленым облаком.
Вот опять взметнулась зеленая метель — и улеглась, накрыв землю тонким ковром молодой травы…
На ней лежали оглушенные падением люди… люди!
И молодой волк, упруго вскочив на высоких сильных лапах, воздел точеную голову к небу.
Муть и гарь, взброшенные взрывом в вышину, постепенно расходились, и внезапная звезда взошла между востоком и полуднем, словно брильянтовый костылик вбили в грязь.
Тихо было, тихо, и только ветер шептал меж трав и звезд.
Андрей Дмитрук
Сон о лесном озере
Но Он знает путь мой; пусть испытает меня, — выйду, как золото.
Откуда взялась эта история — не то сказка, не то быль? Выплыла ли она из глубины родовой памяти? Сложил ли ее, от самого себя скрывая механизм работы, холодный тренированный рассудок? Был ли то вещий причудливый сон наяву — или, может быть, не вещий, а пустой и обманный?.. Не знаю… Но что-то настойчиво толкает мою руку: запиши, запиши! Чтобы не пропало, не рассеялось…
I
На истоке жестокого века шестнадцатого, — впрочем, возможно, уже начинался кровавый семнадцатый, — погожим летним днем собирая землянику в бору пана Щенсного, крестьянка означенного пана, семнадцатилетняя Настя Мандрыка, услышала тихий стон. Недолго поискав, обрела Настя под корявым столетним дубом, в гуще крапивы, израненного молодого казака.