Созвездие Волка. Начало
Шрифт:
Спустившись со ступенек и поплотнее закутавшись в плащ, я направилась в сторону дома. Дорогу я помнила хорошо, единственное, что меня беспокоило, это густые тучи и застывший воздух, предвещающий скорую грозу. Проезжающие мимо меня машины то и дело сворачивали в прилегающие участки.
Наконец показалась знакомая развилка, и я свернула по направлению к воротам. Подобно остальным домам в округе, большой двухэтажный коттедж был обнесен высокой деревянной оградой, вдоль которой плотно выстроились густые ели, надежно скрывающие его от посторонних глаз.
Дверь оказалась открытой. Я уже собиралась незаметно проскользнуть на второй
— Ах ты маленькая дрянь! Что я тебе говорила, а? — услышала я над собой знакомое шипение. Не успела я и пикнуть, как тетка втолкнула меня в гостиную, в которой уже собрались все представители данного семейства.
Нахмурив брови, дядя сидел во главе длинного обеденного стола. Я отметила, что они с мамой были очень похожи: прямой аристократический нос, волевой подбородок, тот же светло-голубой, почти прозрачный, цвет глаз и соломенного цвета волосы. Втайне я всегда мечтала походить на маму и терпеть не могла свои густые темные волосы и ярко-синие с золотыми крапинками глаза, которые все почему-то находили необычными. Я же считала их очередным невезением, и больше всего хотела ничем не отличаться от других. Если от тройного имени я с грехом пополам отделалась, то с глазами все было намного сложнее.
Дядины брови сошлись на переносице, а ладони постукивали по столу, громко выдавая недовольство.
— А вот и твоя неблагодарная племянница, — хриплым, срывающимся от злости голосом протянула тетка. — Пусть объяснит тебе, почему в первый же день она прогуляла урок, нахамила почетному члену администрации школы и лучшей ученице.
Ну еще бы, кто бы сомневался. В первый же день эта ведьма миссис Джеймс не упустила возможности нажаловаться, и тетя выглядела так, будто вот-вот лопнет от злости. На лошадином лице ее дочери, которая была ее уменьшенной копией, проступала радость предстоящей взбучке: ее глаза горели, и она с трудом сдерживала переполнявшее ее возбуждение. Нетрудно представить, с каким удовольствием она рассказывала дяде и тете о том, что произошло в столовой. В отличие от этой троицы, мой кузен выглядел на редкость невозмутимо.
— Интересно, как быстро прикроют вашу драгоценную школу после того, как я расскажу о том, что там позволяют себе поднимать руку на учеников. А ваш «почетный член администрации» с громким шумом загремит прямиком в тюрьму, — нарочито спокойным тоном ответила я, смотря тетке прямо в глаза.
При моих словах ее зрачки расширились — я подумала, что еще немного и ее хватит удар. Ее ноздри раздулись от гнева, а глаза, готовые вылезти из орбит, бешено вращались; она схватилась за сердце и несколько минут шумно хватала ртом воздух. Но готовый вылиться на меня поток ругательств был прерван стуком дядиного кулака по столу.
Его губы плотно сжались, из-за чего он выглядел еще более хмурым. На какой-то миг во мне вспыхнула надежда, что он примет мою сторону.
— Если тебя наказали, значит ты того заслужила, — раздраженно прорычал он, так, что под его крепкими, хорошо выраженными скулами заходили желваки. — А если будешь распространять свои фантазии про физические наказания, которым ты якобы подверглась в школе, то придется принять соответствующие меры для твоего воспитания. Лгунов и выдумщиков в этом доме я не потерплю.
Его слова подействовали на меня, словно ушат ледяной воды, возвращая в жестокую действительность.
— Я не выдумываю! — отчаянно воскликнула
Но двоюродная сестра блаженствовала, явно наслаждаясь происходящим, а хладнокровный кузен наблюдал за усиливающимся дождем с отсутствующим взглядом, словно ему не было дела до происходящего в гостиной
— А кто тебе поверит? — поддержала его тетка. — С твоим-то проблематичным поведением, из-за которого тебя исключили из шести школ, молчать бы в тряпочку. Взглянув в твое личное дело, ни один полицейский не станет прислушиваться к словам отъявленной лгуньи. Это то, кто ты есть — мерзкая, подлая, неблагодарная лгунья, которая не ценит то, что для нее делают! И вместо того, чтобы благодарить нас за то, что мы ее приютили, эта дрянь смеет нам угрожать! Да кто ты такая, чтобы говорить что-то в сторону нашей великой школы и учителей? Пары пощечин слишком мало, чтобы вбить тебе что-то в голову! Ты заслуживаешь любую порку, которой они решат тебя наказать, — брызгая слюной, прошипела она.
Мне показалось, что это какой-то страшный сон. Ноги стали ватными и ужасно захотелось сесть. Они знали, что я говорю правду, и их это совершенно не волновало. Наоборот, смотря на их отчужденные лица, я поняла, что они считают любое, самое жестокое наказание по отношению ко мне вполне приемлемым. От свалившегося на меня шока я не могла найти слов.
— Марш в свою комнату. Впредь относись к учителям с должным уважением и не смей распространять свою клевету, — проревел дядя и поднялся из-за стола, показывая, что разговор закончен. — За хамство и прогулянный урок останешься без ужина.
— Ты слышала, что тебе сказали. Пошевеливайся, — тетя больно подтолкнула меня к выходу из гостиной. — И радуйся, что сегодня мне нужно сделать кое-что в подвале, иначе я бы уже сейчас заперла тебя там.
Очутившись в своей комнате, я скинула с плеча сумку, словно робот, зашла в ванну и закрыла за собой дверь. В груди щемило, а от чувства собственного бессилия хотелось плакать. Скинув ненавистную форму, я встала под душ в надежде, что он принесет мне облегчение. Горячие струйки обжигали кожу, но вместо расслабляющего тепла я чувствовала лишь леденящий озноб.
События прошедшего дня пролетали в моей голове одно за другим, выстраиваясь в целую картину ожидающей меня жизни. Моя тетя знала, что говорит: ни один социальный работник, полицейский или представитель прессы не воспримет серьезно обвинения девочки с таким прошлым. Именно сейчас, когда все обратилось против меня, никому нет до меня дела. Что ж, достойная расплата за все то, что я когда-то натворила.
Простояв так в оцепенении, я заставила себя вылезти и поискать пижаму в по-прежнему раскиданных по комнате коробках. Знакомая ткань, на которой еще сохранился запах дома, сделала то, что было не под силу свалившимся на меня пощечинам, издевательствам и насмешкам.
Уткнув лицо в скомканную ткань, я судорожно зарыдала.
Утром желание во что бы то ни стоило связаться с Робертом окрепло во мне с новой силой. Воспоминание о нем приятно согрело изнутри, подарив мне новый проблеск надежды после вчерашнего кошмара, и я вцепилась в него, словно утопающий — в спасательный круг.
«Ничего еще не потеряно, Алекс, — успокоила я себя, пытаясь отогнать воспоминания о прошедшем дне. — Очень скоро тебя тут уже не будет, и весь этот ужас останется позади».