Созвездие Волка. Начало
Шрифт:
— Алекс, — учитель встал и приблизился ко мне, — Алекс, — повторил он, кладя свои ладони поверх моих и отнимая их от моей головы. — Я понимаю твое замешательство и, поверь, я бы хотел, чтобы наш разговор был для тебя намного легче. Но, увы, сейчас мне придется доделать то, чего не сделали твои родители. Обязанность рассказать тебе об этом лежала на них.
— Мои родители, — прошептала я, поднимая на него помутневшие глаза. — При чем тут они?
Учитель раскрыл лежавшую на столе папку, которую вначале я приняла за свои документы, и протянул мне фотографию. Она была обрезана на четверть, но я сразу же их узнала. Их довольные, цветущие,
— Не может быть, — выдохнула я, сжимая фотографию дрожащими пальцами. — Это какая-то ошибка!
Мир вокруг меня раскалывался на части. Мне показалось, что еще чуть-чуть — и я окончательно сойду с ума.
— Нет никакой ошибки, Алекс. Твои родители тоже когда-то учились в этой школе, — донесся до меня мягкий голос мистера Честертона. Сейчас он звучал, как приговор.
Он придвинул ко мне раскрытую папку, и все попытки отвергнуть ужасную реальность рассыпались в пух и прах. Посреди дипломов и аттестатов, на которых значились их имена, я с ужасом узнала знакомый снимок. Точно такой же я случайно нашла в кабинете отца, когда однажды искала зажигалку в его столе. «Никогда больше не смей рыться в моих вещах», — кричал он, впервые за всю жизнь сорвавшись на меня подобным образом. После этого фотография исчезла, и, несмотря на новые попытки, предпринятые в тайне от отца, я так и не смогла ее найти. Но она навсегда врезалась мне в память. Ветер раздувает шлейф маминого выпускного платья, рядом стоит смеющийся отец. Это был единственный раз, когда я видела их по-настоящему счастливыми.
На этот раз при виде ее точной копии у меня перехватило горло — за их влюбленными лицами я узнала покрытые плющом стены школы. Живот резко скрутило в узел, но я не могла оторвать глаза от снимка. В голове отбивалась только одна мысль — мои родители учились в этой школе, и, что еще хуже, носили красную форму! Оказывается, я не просто их не знала. Я вообще не имела о них понятия.
— Они были одними из лучших, — прервал мое оцепенение учитель. — Очень способными. Я тогда был совсем молод, только начал здесь преподавать.
— Почему вы мне только сейчас все это рассказываете? — прошептала я, продолжая разглядывать знакомые до боли лица. Они вдруг стали еще более чужими, чем были при жизни.
— С некоторой помощью, — он замялся, — мне наконец-то удалось убедить директора, что тебе пора узнать правду. Правду о твоем происхождении и твоей силе, которую от тебя слишком долго скрывали.
Я вдруг ощутила себя ужасно одинокой. Время словно остановилось. Минуты бежали одна за другой; учитель молчал, словно давая мне свыкнуться с тем, что я только что услышала. Когда фотография перестала прыгать в моих окаменевших пальцах, мистер Честертон не без труда вынул ее из моего кулака и вернул обратно в папку, которую заботливо прикрыл и подвинул на другой край стола. Как будто мог вот так легко взять и открыть мне правду, а потом так же отодвинуть ее в сторону, чтобы она больше не нависала надо мной огромным камнем, который вот-вот сорвется и окончательно придавит меня своим огромным весом.
— Почему они этого не сделали? — глухо спросила я, пытаясь справиться с подступившими к горлу слезами. — Почему ничего не сказали мне?
Мистер Честертон вгляделся в мое потухшее лицо. Окрашенные секунду назад в мягкие тона черты его лица вдруг напряглись, а на переносице пролегла глубокая морщина. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы
— Когда ты родилась, мы не были уверены, что их сила в полной мере передалась и тебе, — наконец произнес он, глядя на меня с сочувствием.
Я вспомнила полные презрения слова тетки о цвете моей формы и о том позоре, который я навлекла на их дом. Все вдруг окончательно прояснилось.
— Они решили, что для тебя же будет лучше учиться в какой-нибудь обычной школе, и ты никогда не узнаешь об их прошлом и о том, кто ты есть, — продолжил он, не сводя с меня участливого взгляда. — Поэтому и увезли тебя в Европу.
Их прошлом… Я вдруг поняла, что ничего не знаю о том, где родились и выросли мои родители. Они никогда не рассказывали мне подробностей, а я в свою очередь не слишком-то интересовалась их жизнью до меня. Проведенное вдали от дома время, многочисленные обиды, нескончаемые упреки и взаимные разочарования напрочь вытеснили все остальное. Мы давно оставили все попытки сблизиться.
Учитель словно прочел мои мысли:
— Я не оправдываю их выбора, но они желали тебе добра и хотели дать тебе самое лучшее.
— О нет, — горько возразила я, — они думали только о себе. Я их никогда не интересовала.
Неудивительно, что они поспешили меня увезти. В отличие от мистера Честертона, я знала, чем на самом деле руководствовались тогда мои родители. Сама мысль, что я могу попасть в классы для тех, кто были ниже их по положению, была для них невыносима. Это новое открытие лишь обострило мою обиду на них. Мы никогда не были близки, а теперь, после их смерти, пропасть между нами стала еще шире.
Снегопад за окном усилился. Стекло то и дело вздрагивало от резких ударов холодного ветра. Каждый новый порыв был таким сильным, что, казалось, оно вот-вот лопнет под его яростным натиском.
— Не волнуйся, оно выдержит, — проследил учитель за моим взглядом.
Я отвернулась. А я? Выдержу ли я все это?
— Почему синяя форма? — спросила я, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей. — Почему не желтая? Вы сказали, что ученики в синей форме тоже обладают этой… силой, но в моем случае подходит скорее желтая, потому что ничего подобного во мне нет.
Мистер Честертон вдруг откинул голову и рассмеялся. И хотя его смех был ужасно заразителен (говори мы на другую тему, я бы тоже непременно рассмеялась), сейчас он вызвал у меня только раздражение. Я подняла на него глаза.
— Извини, — сказал он, заметив мое недоумение, смешанное с обидой. Как он может смеяться в такой момент? — Извини, — снова повторил он, стараясь вернуть себе прежний серьезный вид. — Алекс, никто бы не подумал отправить тебя в класс желтых.
— Почему? — настояла я, заметив нотку презрения, с которым он произнес это слово. Словно носить желтую форму было чем-то обидным и постыдным.
— Как я уже сказал, они практически самые обычные люди. А ты… — его глаза сощурились, — ты далеко не такая, как они.
Я подняла на него полные удивления глаза.
— Но вы же сами сказали, что я не обладаю этими вашими … способностями, — мне все еще было трудно это произносить.
Учитель покачал головой.
— Я сказал, что так показалось, когда ты только родилась. Теперь я думаю, что мы ошибались.
Мистер Честертон встал, обогнул стол и подошел к кофеварочной машинке. Не спрашивая моего согласия, он достал две чашки и заварил чай. Поставив одну чашку напротив меня, он снова расположился в своем кресле.