Спартак
Шрифт:
«Секундиан, ветеринар, сделал себе вечное жилище». «Квинт Граний, отпущенник Квинта, Прим, торговец сандалиями, из Субурры, прожил 25 лет».
«Я хочу, чтобы после моей смерти мой раб Кронион был свободен, если он будет честно вести дела и все передаст моему вышеназванному наследнику или распорядителю, а также я хочу ему даровать 1/20 моего имущества».
Завтрашний день, несмотря на некоторые внутренние неприятности, представлялся римским рабовладельцам достаточно прочным и счастливым. Только одно их беспокоило: затянувшееся сопротивление серторианской партии. Оглядываясь назад ко времени смерти Суллы (78 г.), италийские рабовладельцы и главы различных групп в сенате вновь и вновь припоминали развитие политических событий за истекшее четырехлетие… В самом деле, не следует ли пойти на соглашение с серторианцами и прекратить гибельную войну с согражданами? Но возможно ли переступить через принцип единовластия сената?..
29
Эта междоусобная борьба различных прослоек класса рабовладельцев (оптиматы хотели любой ценой утвердить принцип единовластия сената, их противники, популяры, — суверенитет власти народного собрания, то есть рядовых свободных граждан Рима) значительно ослабляла рабовладельческую диктатуру. Между тем рост угрозы со стороны рабов (этот класс делался все многочисленнее в результате частых войн и торговых операций, причем непрерывно росла его интеллектуальная мощь, так как в числе рабов оказывалось все больше архитекторов, ученых, инженеров, грамматиков и т. п.) настоятельно требовал усиления этой диктатуры.
Смерть грозного Суллы (78 г.) воодушевила остатки марианской партии и привела их в движение. Все полны надежд, недовольных подогревают известия о блестящих победах Сертория в Испании.
Между Испанией и Италией засновали секретные курьеры. Покрытые пылью дальних дорог, в столицу начали прибывать первые изгнанники.
В местах наибольшего скопления народа, в публичных домах и тавернах, начинаются разговоры о необходимости отмены сулланского режима, амнистии ссыльных, восстановления бесплатных раздач хлеба. Агитация ведется осторожно. Многое недосказывается: еще не наступил решительный час…
А в сенате усиливаются споры между различными группами консервативной партии. Их было пять. На крайнем правом фланге находились твердые сулланцы во главе с Кв. Катуллом Капитолийским (120—60 гг. до н. э.), человеком, «чей авторитет всегда будет жить в нашем государстве», как говорил о нем Цицерон. Он являлся виднейшим оптиматом, сыном Кв. Катулла, консула 102 года, участника победы над кимврами (кончил самоубийством в 87 году после марианского переворота). Кв. Катулла-сына, по словам Цицерона, «ни опасные бури, ни легкий ветерок почета никогда не могли сбить с пути, ни подавая надежду, ни устрашая». Более левые позиции занимали консервативные реформаторы. Их главами были поочередно три брата: Гай Аврелий Котта (124—73 гг. до н. э.), дядя Цезаря и друг Ливия Друза, поплатившийся за это ссылкой и вернувшийся в Рим после победы Суллы, консул 75 года, выдающийся оратор; Марк Аврелий Котта, консул 74 года, разбитый Митридатом при Калхедоне и потерявший все свои 70 военных судов; позже он был осужден за вымогательства в Вифинии; Луций Аврелий Котта, претор 70 года. Имя Котты получит закон о реформе суда, отменяющий его подчинение сенату. Позже он являлся консулом (65 г.) и цензором (64 г.). Цицерон говорил о нем с величайшей похвалой: «муж выдающихся дарований и величайшего ума». За консервативными реформаторами шла группа Помпея. Еще левее располагалась группа Марка Красса. Крайний левый фланг занимали бывшие марианцы, прощенные Су л л ой, во главе с Марком Лепидом и Публием Цетегом, ставшим в 74 году претором. О последнем, видном аристократе (он был потомком консула М. Корнелия Цетега, жившего в 1-ю Пуническую войну, первого красноречивейшего римского оратора, и родственник Суллы), Цицерон отзывается так: «Красноречия его как раз хватало для выступлений по государственным делам, которые он полностью постиг и понимал до тонкостей, так что в сенате его уважали не меньше, чем мужей консульского звания; но в уголовных делах он был ничто, а в частных не более как ловкий стряпчий».
Преследуя свои цели, Помпей начинает выдвигать и рекламировать Марка Эмилия Лепида (120—77 гг. до н. э.). Сам Помпей играет в политической жизни уже значительную роль. Он молод (ему всего 28 лет), не занимает еще ни одной государственной должности, но уже отмечен за исключительные заслуги в войне с марианцами вниманием Суллы и триумфом. К нему с восторженным удивлением относятся простые граждане и солдаты: у него прекрасный характер, большой ум и такт, он блестяще знает военное дело, на войне предусмотрителен, в бою храбр. Помпею нравится любовь солдат и сограждан. Пылкие честолюбивые надежды подстрекают его к новым деяниям. Он хочет сравняться славой со своим отцом и даже с самим Суллой. Помпей гордится тем, что он сын знаменитого полководца Помпея Страбона, кровным родством связанный с выдающимся
30
Уже после смерти Гнея Помпея, когда ничто не обязывало его к лести, Цицерон отзывался о нем так: «Мой ровесник Гней Помпей, человек, рожденный для великих свершений, заслужил бы великую славу своим красноречием, если бы жажда еще большей славы не увлекла его к воинским подвигам. Речь его была обильна, он умел видеть суть дела; что же касается исполнения, то голос его обладал необычайной звонкостью, а движения — величайшим достоинством».
Помпей знает заветное желание рядовых граждан: добиться хотя бы смягчения тиранического режима, установленного Суллой. С этой целью Помпей и хочет сделать консулом Лепида и через него провести необходимые мероприятия. Ему удается склонить на свою сторону Красса, оскорбленного Суллой во время проскрипций. В 82 году по злобе и алчности Красс внес в списки смертников некоторых сторонников диктатора, своих личных врагов. За это Сулла отстранил его от ведения общественных дел. Затаив обиду, Крассе теперь не показывал склонности поддерживать твердых сулланцев во главе с Катуллом.
Сам Лепид очень знатен и богач, каких мало: он имеет роскошный дворец в Риме, обширные имения и много дорогого имущества, приобретенного по приказу Суллы на торгах из достояния казненных марианцев. Сулла таким путем надеялся привязать Лепида к себе и сделать его ненавистным для бывших товарищей по партии. Но расчет не оправдался. Приобретая имущество проскрибированных, Лепид все-таки склонялся к оппозиции во главе с Помпеем.
План, составленный Лепидом (а сводился его замысел к одному: как бы провести своего «благодетеля» Помпея), удался блестяще. При дружной поддержке сторонников Помпея, Красса и Котты Лепид легко прошел в консулы. Тотчас перейдя на сторону крайних элементов своей группировки из бывших марианцев, вновь избранный консул начал совершенно открытую и резкую агитацию против сулланских порядков.
Агитация Лепида нашла немедленный отклик во всех частях Италии, где осели сулланские ветераны. В Этрурии дело дошло до вооруженного мятежа. Жители взялись за оружие и стали силой изгонять сулланских поселенцев.
Когда пришли известия об этом, вся сенатская группа Катулла пришла в ужас и начала обвинять Лепида в подстрекательстве к мятежу. Но сторонники Помпея, Красса и Котты по тем или другим причинам все еще стояли на стороне Лепида. Поэтому никаких мер против него принято не было. После долгих пререканий сенатское большинство решило отправить обоих консулов в Этрурию на усмирение восставших жителей Фезул. Крайне враждебно настроенных друг к другу консулов сенат обязал под клятвой не поднимать друг на друга оружие.
Прибыв в Этрурию, Лепид убедился, что решать спорные вопросы оружием преждевременно: сил у оппозиции недостаточно. На совещании с вождями недовольных из Фезул он уговорил прекратить волнения путем разумного примирения сторон.
Сулланские ветераны вернулись в свои владения или получили новые. Кв. Катулл возвратился в Рим, Лепид остался в Этрурии «наблюдать за порядком».
Скоро, однако, на него стали приходить жалобы в сенат. Сторонники Кв. Катулла доносили: Лепид собирает отовсюду приспешников, людей, изгнанных из своих наделов и лишенных прав гражданства, он произносит возмутительные речи.
Действительно, Лепид говорил очень смело, варьируя мысли, высказывавшиеся на народных сходках в Риме:
— Римский народ, недавний повелитель других народов, теперь лишен власти, славы, защиты законов, лишен возможности вести общественную жизнь. Униженный, он не имеет в достатке даже той пищи, которая дается рабам. У большинства союзников Сулла отнял права гражданства, которые вы даровали им за многие и славные деяния, а его немногочисленные сторонники как бы в награду за свои преступления захватили родовые поместья римского народа.
Законодательство, судебные решения, государственная казна, власть над провинциями и царствами и, наконец, право над жизнью и смертью граждан — все это было в руках одного человека, а теперь немногих.
Разве есть какие-либо человеческие или божеские законы, которые не были бы попраны и осквернены? Нужно действовать, стараться вырвать у них наши доспехи. Откладывать нельзя, и одними обещаниями ничему не поможешь. Силы их шатки и ничтожны.
У меня нет охоты заниматься только своими частными делами. Спокойному рабству я предпочитаю опасную свободу! Если вы согласны со всем этим, то будьте готовы и при помощи богов следуйте за своим консулом Марком Эмилием, который будет вождем в начинающейся борьбе за восстановление свободы!..