Спартаковская война: восставшие рабы против римских легионов
Шрифт:
Судя по всему, Спартак был одним из выдающихся профессионалов капуанской школы, находившимся на особом положении, поскольку с ним была жена, его соплеменница, а такое, с предоставлением отдельной комнаты или комнат, разрешалось только избранным. Кстати, по сообщению Плутарха, эта женщина имела отношение к культу бога Диониса и обладала даром пророчества. Увидев как-то змею, обвившуюся вокруг лица ее спящего мужа, она объявила, что это знак предуготованной великой и грозной власти, которая приведет его к злополучному концу (Plut. Crass. 8). Возможно, начало этого пророчества имеет вполне аутентичное происхождение, соответствовавшее особой харизме этого человека в глазах товарищей по гладиаторской казарме, его роли будущего вождя, который через жену может обрести поддержку божественных сил, а окончание появилось позднее, уже после гибели. Именно тогда могли начать распространяться подобные слухи, поскольку в нескольких словах здесь отражена будущая судьба «рабской» войны.
Все началось с того, что Спартак, наряду с другими двумястами обитателями школы Лентула Батиата, принял участие в заговоре с целью побега. Судя по краткому замечанию христианского богослова и философа Синезия (ок. 370–414) о том, что Крикс и Спартак убежали, будучи назначены «очистительными жертвами за римский народ в амфитеатре» (Syn. De regno. 20), непосредственным побудительным мотивом для организации заговора стало известие о дате проведения очередных игр. Обычно ежегодный торжественный обряд люстрации (очищения) римской общины проводился в конце февраля, перед новым годовым циклом. Исходя из этого, начало восстания предположительно можно
[25]Их численность, по разным оценкам, составляла от 30 до 78 человек.
Среди выбранных мятежниками предводителей, наряду с фракийцем Спартаком, упоминаются еще двое — галлы Крикс и Эномай [26] . При этом Спартак, видимо, с самого начала был «первым среди равных», поскольку Саллюстий называет его princeps gladiatorum (Sallust. Hist. III. 90). Скорее всего, так был создан своего рода военный совет, который стал руководить дальнейшими действиями восставших [27] . На первых порах они заключались главным образом в том, чтобы силой добывать продовольствие и оружие в набегах на ближайшие окрестности Везувия, где располагались прекрасные загородные усадьбы. Сообщение Аппиана (ок. 95-170 н. э.) о том, что Спартак делил захваченную добычу поровну (Арр. Bell. Civ. I. 116), говорит об установленной им среди восставших уже на этом этапе достаточно жесткой дисциплине, которую он стремился поддерживать и в дальнейшем.
[26]Отметим, что очень редкое греческое имя Эномай явно не принадлежало его владельцу от рождения. Скорее всего, таким образом проводилась параллель с известным мифологическим персонажем, легендарным царем города Писа в Элиде, прославившимся своими победами в гонках колесниц и убийством проигравших состязания женихов дочери. Это имя, наделенное особым смыслом, могло быть дано новобранцу гладиаторской школы для выступлений на арене.
[27]Возможно, эта трехчленная структура руководства сохранялась и в дальнейшем, когда погибших Эномая и Крикса сменили новые вожди, Канниций и Каст.
Что же представлял собой Везувий в те времена и где там можно было занять прочную оборону? Прежде всего, вершина вулкана была тогда почти на 150 м ниже, поскольку современный конус высотой 1277 м появился в результате последующих двенадцати сильных извержений и окончательно оформился только в 1872 г. [28] . По описанию географа Страбона, верхняя часть вулкана была «в значительной части плоская, совершенно бесплодная, на вид пепельного цвета… в грудах скал черного как сажа цвета на поверхности» (Strab. IV. 8). В целом она выглядела как обширный неглубокий кратер диаметром около 750 м, часть северо-восточной стенки которого сохранилась до наших дней в виде полукольцеобразного вала, известного сейчас под названием Монте-Сомма (рис. 22). Очевидно, что это было совсем не подходящее место, чтобы обосноваться там надолго. Скорее всего, для устройства лагеря восставшие использовали примыкающую к древнему кратеру плоскую террасу Ле-Пиане. Плутарх упоминает всего одну открывавшую доступ наверх узкую и чрезвычайно крутую тропинку (Plut. Crass. 9), которую вскоре перекрыл посланный против мятежных рабов отряд вспомогательных войск численностью в 3000 человек, и вряд ли среди них было много людей, уже служивших в армии. Командовал ими претор [29] Гай Клавдий Пульхр [30] , по иронии судьбы родственник уже упоминавшегося Аппия Клавдия Пульхра, возможно, ставшего невольным виновником дезертирства Спартака. Правда, относительно имени римского военачальника, разбившего свой лагерь у подножия Везувия, у античных авторов существуют определенные разногласия: Тит Ливий называет его Клавдий Пульхр, Плутарх — Клавдий, Флор — Клавдий Глабр, Фронтин и Орозий — Клодий. На самом деле особого противоречия тут нет, поскольку Клодий — это народно-стяжённая форма имени Клавдий, популярная у плебеев, Так, например, происходившим из патрицианского рода народный трибун Публий Клавдий Пульхр с 59 г. до н. э. в демагогических целях стал именоваться Клодием.
[28]В последний раз вулкан извергал лаву в 1944 г., уничтожив два небольших городка — Сан-Себастьян и Массу, при этом погибло 57 человек.
[29]Претор — вторая по значению должность в государственной структуре Древнего Рима, дававшая определенные гражданские, военные и судебные полномочия. После 80 г. до н. э. ежегодно избирались восемь преторов, которые после исполнения своих обязанностей отправлялись в следующем году в провинции для управления ими в ранге пропретора.
Римляне, осадив Везувий, казалось, правильно рассчитали, что голод и жажда в конце концов вынудят восставших сдаться. Однако они глубоко заблуждались. Чтобы вырваться из ловушки, люди Спартака сплели прочные лестницы из лоз дикого винограда, густо покрывавших сверху гладкие отвесные скалы. Этот факт говорит о том, что место, где разместились беглые рабы, находилось на уровне не выше 800 м, так как это верхняя граница произрастания винограда на склонах вулкана. Дождавшись ночи, они благополучно спустились со скал, и только один человек оставался наверху с оружием, которое он передал потом вниз и присоединился к остальным.
Где же произошел этот маневр и с какой высоты пришлось спускаться? Здесь следует обратить внимание на следующее сообщение: осажденные «опустились через жерло полой горы и сошли к самой ее подошве» (Flor. III. 20. 4) [31]. Очевидно, они воспользовались тем, что отвесный склон внутренней стороны неглубокого кратера не охранялся. Высота его в том месте, где обрывался полукруглый вал Монте-Соммы, вряд ли превышала 20 м. Среди воинов Спартака должны были быть люди, хорошо знавшие эту местность и незаметный выход из расщелины кратера к подножию вулкана. Обойдя римский лагерь с тыла, мятежники неожиданно, очевидно на рассвете, напали на него и навели, согласно Юлию Фронтину, «такой страх, что несколько когорт потерпели поражение от семидесяти четырех гладиаторов» (Front. Strat. V. 21) [32]. Конечно, римляне были разбиты наголову и в страшной панике бежали, и все же подобное утверждение относительно численности нападавших, безусловно, является преувеличением и отражает только роль гладиаторов как командиров в повстанческом войске, где они были своего рода «каплей в море». Кстати, один из них, Эномай, если понимать буквально сообщение Павла Орозия о его смерти, погиб именно в этом бою (Oros. V. 23). Сражение у Везувия впервые наглядно продемонстрировало один из основных принципов военного искусства Спартака: атаковать врага там, где тебя не ждут и когда тебя не ждут. Заняв лагерь осаждавших, победители захватили достаточное количество столь необходимого им оружия, но самое главное — скоро слава о них гремела уже по всей Италии среди тех, кто ненавидел римлян. Еще жива была память о двух рабских восстаниях на Сицилии, со времени разгрома последнего из которых не прошло и тридцати лет. В свое время они составили серьезную военную угрозу власти Рима над одним из богатейших островов Средиземноморья.
Глава 2 Уроки истории
Литературная традиция о восстаниях сицилийских рабов сохранилась достаточно полно и позволяет наглядно представить ту обстановку, в которой существовали тогда многочисленные сельские и городские рабы. В этом отношении юг Италии, позднее ставший основной базой восстания Спартака, вряд ли имел существенные отличия, разве что в худшую сторону. Но прежде чем перейти к рассмотрению взрывоопасной ситуации, сложившейся на о. Сицилия в последней трети II в. до н. э., стоит вкратце остановиться на вопросе о положении рабов, труд которых был основой экономики поздней Римской республики. Источники для пополнения их рядов были многообразны — завоевательные войны, пиратство, долговое рабство в провинциях, естественный прирост количества рабов. Понятно, что в эпоху почти непрерывных военных действий Рима в различных областях Средиземноморья наиболее эффективным способом увеличения массы рабов был захват пленных. Самая впечатляющая в данном отношении цифра связана с сообщением о продаже в рабство 150 тыс. человек после разгрома в 167 г. до н. э. городов Эпира консулом Эмилием Павлом (Polyb. XXX. 15; Liv. XLV. 34. 5–6).
Цены на рабов колебались в зависимости от интенсивности их притока на рынок. В сравнительном плане можно привести такие данные: 600 сестерциев [33]за рабыню считалось дешевой платой, а ведь это сумма, на которую небольшая крестьянская семья могла питаться целый год. Способный юноша, знающий греческий язык, как и опытный виноградарь, стоил вчетверо дороже. Красивых молодых людей продавали порой по 100 и 200 тысяч сестерциев [34]. Так же высоки были цены на рабов, обладающих особой квалификацией, — поваров, танцовщиц, актеров, врачей и т. п. Эти рабы, относившиеся к так называемой городской фамилии (familia urbana), оказывались в привилегированном положении, поскольку к ним относились достаточно мягко, тогда как те, кто входили в сельскую фамилию ( familia rustica), подвергались наиболее суровой эксплуатации. С раннего утра до поздней ночи они были заняты на полевых работах. У них практически не оставалось времени на отдых и личную жизнь. Провинившихся заковывали в кандалы с цепью достаточно длинной, чтобы ходить, но слишком короткой для побега, а на ночь запирали в особые тюремные помещения — эргастулы.На особом положении были пастухи, передвигавшиеся со стадами скота на расстояние до 300 км. Обычно им выдавали лошадей и оружие, чаще всего копье, для защиты от волков и грабителей. Самой тяжелой считалась жизнь рабов, занятых в рудниках и каменоломнях или попавших в гладиаторскую школу. Юридическое положение раба предельно просто: это не личность, а вещь, целиком принадлежащая своему хозяину. Известна классификация сельскохозяйственного инвентаря, составленная современником Спартака писателем Марком Теренцием Варроном (116-27 до н. э.): орудия немые (соха, плуг, грабли и т. п.), орудия полунемые (рабочий скот) и орудия говорящие (рабы). Не иметь ни одного раба считалось признаком крайней нищеты. Зато у признанных римских богачей могло быть до нескольких тысяч рабов.
Отношение к рабам во многом зависело от характера и общественного положения хозяина. В маленьком крестьянском хозяйстве обычно обходились без мелочных придирок и произвола. Образованные люди позволяли своим рабам оставлять завещания, заботились о заболевших, разрешали им приглашать гостей и отмечать праздники. Но так было далеко не всегда. Смена настроения или прихоть господина могли обречь раба на жесточайшие истязания за какой-нибудь ничтожный проступок. Порка, как и плохая еда, была обычным и повседневным явлением. За непростительную, с точки зрения господина, провинность раба могли распять, предварительно вырезав ему язык. Во что мог вылиться протест против невыносимых условий жизни? «Сколько рабов, столько врагов» — эта поговорка возникла не на пустом месте. Существовали такие формы борьбы, как бегство, убийство хозяев или уничтожение их имущества. Лишь в отдельных случаях дело доходило до вооруженных выступлений. Первое крупное движение рабов возникло в 196 г. до н. э. в Этрурии. Для подавления его пришлось направить целый легион регулярных войск. Девять лет спустя в Апулии восстали рабы-пастухи, и семь тысяч из них претор Постумий приговорил к смерти на кресте, как это было принято в отношении бунтовщиков. В одной из комедий Плавта (ок. 250–184 до н. э.) раб говорит: «Я знаю, что моим последним жилищем будет крест: на нём покоятся мой отец, дед, прадед и все мои предки». Сначала осужденных подвергали порке бичами, затем с поперечиной будущего креста, имевшей форму бруса ( патибулум)гнали ударами плетей на место казни. Там преступника, уже прибитого к перекладине, с помощью веревок втаскивали на вершину заранее установленного деревянного столба. При этом гвозди вгоняли не в ладони, а в запястья — только так можно было удержать тело на кресте. Иногда в центре вертикального столба прикрепляли небольшой выступ, на который распятый мог опереться. Погибал он долго и мучительно, обычно в течение нескольких дней. Основной причиной смерти наряду с обезвоживанием и потерей крови была асфиксия, вызываемая развивающимся отёком легких и утомлением мышц брюшного пресса.
Но даже жестокие показательные меры не могли сломить стремление римских рабов к свободе. И вот в 136–132 гг. до н. э. разразилась первая «рабская война», охватившая весь остров Сицилия. Благоприятные условия для нее были созданы благодаря огромной степени концентрации рабов, прежде всего сирийского происхождения, которые легко могли договориться между собой. Обычно подобной ситуации старались избегать. Начавшееся восстание местный уроженец Диодор Сицилийский (90–30 гг. до н. э.) характеризует следующим образом: «…многие города подверглись страшным бедствиям; бесчисленное количество мужчин и женщин с детьми испытало величайшие несчастья, и всему острову угрожала опасность попасть под власть беглых рабов, усматривавших в причинении крайних несчастий свободным людям конечную цель своей власти. Для большинства это явилось печальным и неожиданным; для тех же, кто мог глубоко судить о вещах, случившееся казалось вполне естественным. Благодаря изобилию богатств у тех, которые высасывали соки из прекрасного острова, почти все они стремились прежде всего к наслаждениям и обнаруживали высокомерие и наглость. Поэтому в равной мере усиливалось дурное обращение с рабами и росло отчуждение этих последних от господ, прорывавшееся в ненависти против них. Много тысяч рабов без всякого приказания стеклось, чтобы погубить своих господ…» (Diod. XXXIV. 2. 1).