Спас Ярое Око
Шрифт:
Бегун проводил его до двери. Лева перешагнул порог, оглянулся последний раз и — будто провалился — исчез в ночной тьме…
Спозаранку, в тающих утренних сумерках озерчане собрались, как обычно в праздник, подле храма — бабы и девки в белых платках и телогреях, мужики в свежих рубахах под распахнутым воротом зипуна и кушаках. Выходили из домов семьями, чинно раскланивались.
Неждана стояла чуть поодаль от своих. Увидав Бегуна, она вспыхнула вся ярким румянцем, качнулась было, чтобы шагнуть навстречу, и не смогла двинуться с места, смотрела в глаза ему отчаянно и беспомощно.
Бегун
Когда они приблизились, дверь церкви распахнулась и навстречу им шагнул отец Никодим — темный лицом, со всклокоченными седыми волосами. Неждана вздрогнула всем телом и попятилась. Отец Никодим глянул на них безумными невидящими глазами, ступил еще шаг и рухнул навзничь.
Озерчане, очнувшись, все разом кинулись подымать его со снега. Бегун выпустил руку Нежданы и бросился в церковь. Святые лики скорбно смотрели на него, замершего на пороге.
Посреди иконостаса, там, где висело Ярое Око, зловеще зиял черный, бездонный провал.
Никто не обвинял Бегуна, никто его ни о чем не спросил, никто даже не глянул в его сторону, все стояли в скорбном оцепенении. Даже младенцы на руках матерей притихли. Потом мужчины собрались в круг со стариками, коротко посовещались. Еремей, Лука и Петр встали на лыжи и двинулись по свежему следу.
Бегун, наконец, очнулся. Он кинулся в избу, схватил свои гольцы. Последний раз оглянулся на молчащих озерчан, на белую, как полотно, Неждану и пошел за охотниками.
Те ходко, размашисто шагали гуськом. Бегун поначалу нагнал их, окликнул, но никто из троих не обернулся. Он какое-то время тянулся следом, затем стал отставать и вскоре совсем потерял их из виду, только слышал иногда звонкие голоса увязавшихся за хозяевами лаек. Не было нужды бежать очертя голову, надо экономить силы перед долгим переходом до Рысьего. Охотники спешили, рассчитывая настичь вора еще засветло, они не знали, что Лева нашел снегоход и сейчас, наверное, уже газует к поселку…
Как и ожидал Бегун, он увидел всех троих за буреломом, там, где кончался лыжный след и начиналась широкая гусеничная колея. Когда он подошел, переводя дух, Еремей махнул в сторону поселка и вопросительно кивнул.
— Завтра к вечеру доберется, — ответил Бегун.
Еремей вильнул ладонью в воздухе.
— Не заблудится, — покачал головой Бегун. — Я оставлял зарубки, — он указал на сосновый ствол с вырубленной корой. — Он может выбраться из Рысьего только на самолете. Самолет летает два раза в неделю. Если повезет, мы еще застанем его там. Если нет — я полечу за ним. Я знаю, где его искать, я верну Спаса, только доведи меня до Рысьего!
Охотники встали в кружок, голова к голове, отгородившись от него спинами, и долго шептались о чем-то. Бегун стоял в стороне, дожидаясь решения. Наконец, они повернулись.
— Ты пойдешь с ним, — сказал Петр. — Вы будете вместе и не разойдетесь ни на шаг, никогда и нигде…
Помолившись перед дальней дорогой, Еремей первым двинулся по гусеничной колее. Лука и Петр долго смотрели им вслед, крестили в спину, потом повернули обратно к Белоозеру…
Еремей шел в полную силу, не жалея его. Только когда Бегун совсем отставал, он сбавлял ход, пережидал, нетерпеливо глядя через плечо. Суслон, как обычно, бежал далеко впереди. Время от времени он цеплялся за белку или птицу, долго лаял, удивляясь, почему хозяин не спешит на зов.
Уже в кромешной тьме Еремей свернул с колеи к старой сосне, достал из глубокого дупла, закрытого от любопытного зверья чугунным котелком, солонину, сухари, скрученную в свиток бересту для костра и медвежью шкуру.
Они выкопали лыжами яму в сугробе и легли, завернувшись в шкуру, осыпав края ямы, чтобы укрыться снегом. Суслон улегся рядом. Еще затемно, задолго до рассвета, они поднялись и двинулись дальше.
Бегун потерял счет времени, он волочил налившиеся свинцовой тяжестью, стопудовые лыжи, иногда отключался — наверное, засыпал на ходу, — а когда, очнувшись, снова открывал глаза, видел вокруг все тот же безмолвный снежный пейзаж, а прямо перед собой спину неутомимого Еремея с винтовкой на плече, так что непонятно было, спал ли он час, сутки или только на мгновение прикрыл глаза.
Отключившись в очередной раз, Бегун налетел на вставшего Еремея. Поперек колеи стояли сани от «Бурана», кругом валялись пустые канистры. Видимо, слив в бак последний бензин, Рубль освободил снегоход от тяжелого прицепа.
Задыхаясь от усталости, Бегун разевал рот, как выброшенная на берег рыба, и застудил горло ледяным воздухом. На третий день он стал покашливать, захрипел на вдохе, промок от горячего липкого пота, но молчал и, как робот, шагал за Еремеем. Встав на ночевку, Еремей напоил его каким-то отваром из трав, припасенных в каждом дупле-тайнике, раздел и растер жгучей мазью. Наутро Бегун поднялся, ослабший, но здоровый, и двинулся в путь…
Они вышли к Рысьему в сумерках. Под окнами гостиницы стояли три «Бурана» и среди них — знакомый потехинский без прицепа.
За столом, уставленным водкой, сидели хозяйка Елизавета, какой-то охотник с соловыми глазами, уже набравший свою дозу, и сам Потехин.
— А вот и он! — радостно захохотал Потехин, увидав Бегуна. — А меня с зимовья вызвали — говорят, «Буран» твой приехал! А я уже другой купил! На хрена мне два? У меня жопа, конечно, здоровая, но все-таки одна! Ну, здорово! — он облапил его, гулко хлопнул по спине. — А мы вас было похоронили. Неделю искали. Петрович все кругом облетал, но снег пошел — думали, замело вас. Садись, обмоем твое воскрешение! За это пить надо, не просыхая — считай, заново родился…
Елизавета, глядя на Бегуна круглыми глазами, как и вправду на пришельца с того света, подала новые стаканы.
— Нашел-таки свое Белоозеро? Левка тут три дня пил, опомниться не мог, рассказывал… А, Еремей! — махнул он тихо вошедшему охотнику. — Так ты, значит, у нас в Белом Озере живешь? Кругом костра хороводишь? Десять лет знаемся — хоть в гости бы позвал, девок ваших пощупать…
Бегун быстро глянул на мрачного Еремея.
— Какое Белоозеро? — удивился он.
— Как? — опешил Потехин. — Деревня целая, все как ты и рассказывал тогда.