Спасатель
Шрифт:
Вот и я вкалывал, как поначалу все новички, на этом самом посту — «на дерьме». Нормальное обзывание адской работы, да? Скажу я вам… это не работа, это «песня дерьмодава». Умение вынимать бутор неповрежденным, как ни старайся, к тебе приходит не сразу — и нанюхаешься, и насмотришься. Надо сказать, расклады я понял быстро, быстро же научился, проявил себя, а потом и закрепил.
И отправился работать капитаном артельной самоходной баржи — пятнадцатиметрового суденышка местного производства, маленького речного трудяги. Возил туши в поселок, где их складировали в огромных подземных холодильниках. Дали мне бинокль, рацию, рукописную лоцию, исправленную раз пятьдесят аж с сороковых годов, когда она и рисовалась в первый раз, показали управление, вставили в задницу нотаций — и в путь. И пошел! Нормально так откатался два месяца.
После этого любая возня с убиенными живыми существами меня пугает не больше, чем Дед Мороз в синем халате.
Но с косулей пришлось повозиться.
Во-первых, она большая. Я до сей поры косуль не бил, но не в девятнадцатом веке живем, на экране видел не раз — местные косули существенно больше. Вторая проблема — куда девать отходы, бутор и костяк? По-хорошему, для этого нужно соорудить глубокую яму, а потом ее засыпать. Оставлять гниющие отходы на свежем воздухе нельзя: и самого вонища задушит при смене ветра, и хищный зверь неизбежно подтянется, начнет исследовать местность кругами, выискивая попутное. А я уже представил размеры последних, если тут такие косули бегают. И не только косули! Зайчика видел. Стрелять не стал, мясо уже есть, а по азарту я дичь не бью. Взрослый заяц, достойный противник в рукопашной. Так что хищники нам тут не нужны.
И шкура косули мне не нужна, валандаться прадедовскими аборигенными способами с возюканьем по мездре смесью толченых мозгов с зольной водой у меня не было не малейшего желания, как и гробить на скоблении единственный нож в отсутствие бруска. Так что прости уж, Робинсон Крейцнер, в одежной моде я тебя не поддержу, обойдемся без шкур, как-нибудь в своем похожу.
Поэтому решил я всю требуху просто сжечь: дров тут навалом. Вонища тоже будет еще какая — но другая, не гнилостная. Горелый мясной запах говорит: «Тут какой-то чудак либо спалил дом, либо очень богат, чтобы жечь съестное. Но это — человек, со всеми его чудацкими железными огнеплюющими штуками». Запах же тухлятины всегда говорит хищникам лишь одно — иди и смело жри!
Забеловал я зверя, а потом прямо на шкуре и развалил.
Топора пожалел, поэтому кости бил обухом, оставляя себе только самую вкусную «мозговку», остальное — в костер, один хрен не успею все переработать, пока не начнет портиться. Вытащил лишь серо-белые жилы спинного хребта, измазал их зольной кашей и положил в прохладце — пусть откиснут, пригодятся.
Жарко тут, жаль, холодец не сладится.
И мой любимый фокус с ответхранением на открытом воздухе тут не прокатит — это вам не тундра. Там воздух и почва практически стерильны, ни одна бацилла не летает. Да и с мухами небогато. Здесь же с этими падлами все в порядке — синие, жирные. Материк… Так что наварим-ка мы крепкого бульона, который придется постоянно кипятить, чтобы не превращать единственный котелок в чашку Петри. Часть костей прокоптим на горячую, а все путное мясо, что не поедет в желудок свежеобжаренным или вареным, — закоптим-зажарим тонкими полосками вместе с костями на повышенной температуре. Такой запас долго храниться может. Про хаш слышали? Кочевники в древности так и делали: прокоптят кости — и в мешок их, потом вываривают до изумления. Консервы такие. О нормальном копчении, сразу скажу, забудь, книжный попаданец, — ты себе просто не представляешь, что это такое и сколько оно — нормально-достаточное — длится… Делай, как я, слушай опытных людей.
Все эти три дня я жил в режиме: «Не пылится ли дорога, не идет ли оккупант». Деревянные мишени из сучьев и коряг расставил, пострелял немного — и в дом. Во дворе повозился, топориком потюкал — и на чердак. Посидим, послушаем, посмотрим на птичек лесных… Выходите, выходите, изверги, не прячьтесь! Встретим как родных, уже дослал. Спокойно? Тогда выходим упражняться или работать.
Вечером первого дня я устроился на улице, вытащил с чердака табурет, сел поудобней, с трубочкой, кружкой и пестиками, и начал изучать звездное небо. Небо вполне земное: вот Кассиопея, вот Медведицы. Небо чистое, прозрачное, даже Алькор различил… Так, вон там — почти точный север. А как дело обстоит с искусственными спутниками? Спутников не было видно, как и навигационных огней пролетающих на высоте десять тысяч метров самолетов. Не пролетают тут самолеты. А комары пролетают, крупные. Правда, во вполне терпимом количестве — сказывается высота, сухость и продуваемость места. Представляю, сколько их роится в той низине или ущелье, куда скатывается ручеек.
Всю первую ночь я проспал на чердаке. Окна в доме закрыл, занавесил, чем придется, от чужого бинокля. И поднялся наверх. Проснувшись, сперва послушал лес, оглядел поляну через слуховые оконца, потом спустился вниз, посмотрел уже в окна. Что тут у нас? К пахнувшей дымом хижине зверь не полезет. Человек — может.
Однако людей в лесу я боялся все-таки меньше, чем хищного зверя. Человек к моей поляне так скрытно лесом пройти не сможет: сойки взлетят, галки закричат, кусты затрещат. Да что там птицы — наблюдательный человек заметит признаки тревоги даже по бабочкам и стрекозам.
И звуки. После хотя бы одного дня, проведенного в лесу в полном одиночестве, ваша личная «система безопасности» настраивается и уже прилично различает привычные звуки от посторонних, первозданному лесу чуждых. Тресь! — а это всего лишь с дерева упала ветка, она характерно валится, цепляя другие. Кусты почти не возмущаются, высокая трава почти не ухает, принимая тяжесть. Вообще-то подобных вертикальных движений в лесу много, это стоит осознать — они привычны, вечно что-то падает. Или птица — села на куст, он и прогнулся вниз. А вот горизонтальные — всегда тревожны. Так что, если вы захотите резко спрятаться, — приседайте, а не порхайте в сторону: заметят. Ну и на закуску… Как говорил мой первый сержант: «Нет ничего более идиотического, чем бегущая елка», — это к вопросу о желании многих нацепить на себя куски обломанной флоры.
Тут такой нюанс: человек, даже самый опытный и тренированный, всегда издает звук «чуждый». А зверь — «свой», лесной. Он вырос тут, вжился в среду. Поэтому медведь треснет веткой так — а он треснет, мифы о бесшумности лесных хищников живучи, но глупы по определению, — что вам это покажется звуком лесным. Если на этой планете есть люди, а они тут есть, судя по врученному мне «боевому уставу», то птицы знают, что это за страшная тварь, — среагируют особо, всегда и издалека. Я уже не говорю о запахе. В лесу мы воняем своим телом, железом и синтетикой не просто приметно, а с вопиющей наглостью, за что всегда наказаны повышенным вниманием всего тут сущего.
Нужно выждать и приготовиться. В хищном лесу — вооружиться… Приготовиться.
Приготовлению порой мешают мифы. Люди живут не только среди фактов, но и среди мифов. Мифотворчество есть непременная и обязательная часть создания истории, но именно в случае с огнестрельным оружием, с самого начала его освоения, этот феномен приобрел, пожалуй, самодостаточное значение в виде самостоятельного жанра. Жанра «экспертных баек». Окрепшие в сетевых спорах точки зрения и убеждения бойцов, полярников, геологов, туристов, охотников и рыбаков давно превратились в постоянно и надежно востребованный слушателем и читателем продукт. Продукт этот не только развлекательно-сетевой, но и познавательно-практический, а часто еще и аналитический. К удивлению многих скептиков, именно эти сочинения куда как лучше помогают понять роль оружия в обществе, чем все сухие отчеты и исследования специалистов.
Городские оружейные легенды ничуть не менее привлекательны, чем мифотворчество реальных практиков, которых, кстати, очень мало, — они точно так же оживляют серый облик повседневной действительности, наглядно показывая нам, как романтично можно жить с оружием в руках. Само наличие мифов сомнений ни у кого не вызывает, споры идут лишь об их происхождении, качестве и практической ценности. Все это требует отдельного анализа, вполне, кстати, научного. С легендами оружейными по степени массового воздействия могут сравниться лишь легенды выживальческие. Опасность начинается тогда, когда уважаемый эксперт ошибается, что рано или поздно неизбежно происходит. Дорогая получается ошибка.