Спасатели
Шрифт:
Они уже подошли к метро. Толкалась толпа возле известного кафе-ресторана коктейлей и гамбургеров. Раздавали жёлтые листочки два человека с досками-рекламами на груди. Продавали цветы бабушки на каменных лестницах подземного перехода, где выходили и спускались люди: женщины, старики, мужчины, студенты, девушки – муравейник разного торопливого народу. Женщина с коляской карабкалась по этим каменным ступеням, какой-то парень подошёл и, ухватившись за другой край коляски, стал помогать… Дома светились разноцветными вывесками магазинов, на обочинах тротуара люди обходили припаркованные машины… А над всем этим возвышался огромный, старинный, красный храм, с потемневшими от времени куполами, и очень жёлтыми, светящимися от солнца, крестами.
… - Он летел над городом, когда самолёт стал неуправляемо вращаться, - рассказывал Славка, прищурившись и глядя в конец улочки, откуда они пришли. – Крикнул в рацию, что вращает… И не стал катапультироваться…
– Почему? – спросил Антон и почувствовал вдруг, какими редкими стали толчки в груди.
– Антон, там же дома… Если бы он катапультировался - самолёт упал бы на них… А так он отвёл его в сторону, на склады. Там никого не было…
Гулко дрогнул колокол, на миг приблизив вечность, молчавшую над суетой.
– Как его звали? – спросил Антон.
– Гудков. Олег Васильевич… Ему было сорок лет, когда он разбился. Знаешь, Антон, там кирпич до сих пор не меняют, на тех складах. И приносят цветы, как к памятнику… Я ездил туда, смотрел…
– А где это?
– На Фабричной, это две станции от нашей.
– Съездим туда, покажешь?
Славка кивнул. Посмотрел в сторону метро, вздохнул:
– У него жена была и дочка. И мать, она тоже приходила туда… А самолёт после этого переделали, и теперь он один из лучших сверхзвуковых…
« А мы тут про всякие ссоры обсуждаем… Когда живёшь для кого-то, не думаешь – спорить – не спорить. Просто некогда – спорить-то… Когда живёшь для неба, так и остаёшься – собой…»
Медленно тянулись высушенные поля, обрамлённые тёмно – зелёной полосой деревьев… Обгоняли электричку быстрые автомобили. Змейкой струилась узенькая серебристая дорога, быстро мелькали платформы … И совсем неподвижным было высокое небо на котором клубились взбитые облака, похожие на разные причудливые фигуры.
Облака были очень белыми в прозрачном, словно подсвеченном изнутри, ультрамарине. Солнце то скрывалось за ними, то вдруг озаряло пейзажи, превращая их в цветные, то делало очень отчётливыми границы света и тени, то играло золотистыми лепестками на тёмной глади воды, то снова пряталось за облака, рассеивая длинные, до земли, лучи… Целое воинство подсолнухов одинаково задрало кверху жёлтые головы, растопырив большие умытые листья… Белые цветы вьюнка, словно белые бабочки, сели на зелёный забор какой-то станции.
Гармония из жёлтого, зелёного, синего и белого – это и есть лето.
Сорок минут можно наслаждаться пейзажами. А уже потом, наверное, в экспрессе, он достанет компьютер и будет учить. Скоро, скоро первый экзамен, как же не хочется его сдавать!
Глава 15
Нимкины тревоги
В воздухе вертелись кучки мелкой мошки. По всему небу жёлтыми перьями расползлись облака. У золотой капли-солнца они были оранжевого оттенка, а к противоположной стороне горизонта - серыми. Осторожно шуршал листьями тёплый ветер. Над фиолетовыми цветками-репейниками гудел толстый медленный шмель.
Вечерело. Пустырь, притихший сейчас, оживлённый днём, словно недоумевал – что делает тут один мальчишка? Он, этот пустырь, привык к шумным компаниям, визгам, свисткам и ударам мяча, привык к хохоту и крикам. А вечером, опустевший, становился частичкой природы, деревья молчали в тишине и слушали небо, словно это был не маленький островок, окруженный домами, дорогами, рельсовыми путями, а часть какого-нибудь заповедника. Скучал он, этот пустырь, по безмятежной природной жизни.
Нимка сидел на колесе, упершись ногами в соседнее, и, положив голову на коленки, задумчиво разглядывал шмеля. Две вещи не давали ему покоя, две плоскости искали соприкосновение в его сознании: вчерашний разговор с матерью и сегодняшние непрошенные «гости», из-за которых половину дня он проторчал дома.
… Вчера, когда он, вернувшись из магазина, пытался разобрать свой полудохлый компьютер, мать заглянула в комнату и, остановившись на пороге, сказала:
– Ты с Зоей Михайловной не помирился?
Нимка высунул голову из-за стола, долго посмотрел на мать, вспоминая, что за Зоя Михайловна с которой он должен был помириться.
– Перед соседкой извинился, спрашиваю?
– А!.. Нет. А надо?
– Надо, - сказала мать. Она стояла, подперев бока, чуть наклонив голову и сердито поджав красные губы. Смотрела на него и ждала.
– Я не пойду, - сказал Нимка.
– Значит, не пойдёшь?
Нимка помотал головой и встал перед матерью. Она смерила его взглядом, покосилась на заваленный хламом стол, коротко вздохнула и сказала:
– Тебе проблем мало?
– Каких проблем? – спросил Нимка. У него разве есть проблемы?
– Таких!
– сказала мать. – Только и слышно что ты – грубиян и оборванец… Пойди и извинись, я тебе говорю!
– Зачем? Чтоб она мне на мозг капала?
– На мозг капала?! – мать скрестила на груди пухлые руки, в ушах закачались маленькие кольца – сережки. – Ах, так? По-твоему, лучше, чтоб она мне на «мозг капала»? По-твоему, лучше воевать с соседями?! Мне что, делать больше нечего?!
Нимка молчал. Смотрел на неё и думал: зачем. Зачем воевать с соседями? Слать их всех лесом или ещё куда… Что она из-за них так переживает?
– Мне забот и так – выше крыши, - сказала мать. – А ты мне только проблем прибавляешь!..
– Каких проблем? – тихо спросил Нимка и стал изучать узор на мамином халате – какие-то завитушки, цветы – яркие, бессмысленные, глупые…
Мать не ответила. Покачала головой.
– Я не знаю, что ты будешь делать и как, но чтоб я. От неё. Слышала только хорошее. Про тебя. Ясно?