Спасение челюскинцев
Шрифт:
Боцман Загорский уложил грузы на собачью нарту, расправил потяг и распутал все постромки, чтобы по сигналу о вылете самолетов не суетиться и не путаться в упряжи.
Кренкель приготовился к выходу на связь с Ванкаремом.
Небо на востоке заалело.
Ванкарем вышел на связь:
«Ждите Водопьянова — вылетел».
Прошел час, полтора — Водопьянова не было. Челюскинцы заволновались. Ну конечно же, у них были основания для волнения.
«Водопьянова нет. Что с ним?» — передал Кренкель.
«Вылетел
Через минуту Ванкарем сообщил для Боброва:
«Отправляем три самолета. Осмотрите лично лагерь, чтобы в нем не осталось ни одного человека. Свободное место догрузите собаками…»
— Ну вот, а вы волновались! — сказал Воронин собакам, которые торчали тут же.
Бобров даже несколько обиделся, получив такую радиограмму.
— Как же это можно бросить собак! — сказал он. — Мы на них ездили-ездили, они были и остаются нашей последней надеждой. Если не прилетят самолеты. Да ведь нам после этого ни один полярник руки бы не подал! Тем более, что собак мы взяли у чукчей, а долги надо возвращать.
Ровно в час ночи Ванкарем передал долгожданную весть:
«Вылетели три самолета».
Кренкель вышел на связь с Уэленом, чтоб поблагодарить Людочку Шрадер за блестящее радиообслуживание лагеря. Людмила Шрадер ответила:
«Почти все поняла… Не знаю, как и выразить нашу общую радость по поводу такого благополучного окончания всей этой жуткой аварии. Ждем, ждем, ждем. Баня скоро будет готова. Приготовлено много горячей воды. Ну, молодцы, слежу за вами…»
— Товарищи! — сказал Кренкель. — Водопьянов не нашел лагерь оттого, что был слабый дым. А тут над разводьями поднимается пар и сбивает с толку. Надо поддать так, чтобы небу сделалось жарко.
— Весь хлам сожгли, — сказал запасливый боцман Загорский, — остались только нужные и добротные вещи.
— Да кому они теперь нужны, твои добротные вещи! — засмеялся Кренкель. — Их вывезти — дороже станет. Всё — в костер!
И в костер полетели нераспечатанные рогожные кули с новыми полушубками, палатки, меховые спальные мешки, чемоданы, подушки и одеяла.
— Плохо дымит, — сказал заядлый курильщик Кренкель и метнул в огонь два фанерных ящика с папиросами первого сорта «Казбек».
И тут показались самолеты.
Прежде всего принялись грузить собак. Пожалуй, это было самым трудным и даже рискованным делом. Они визжали и кусались. Наконец восемь сердитых пассажиров оказались втиснутыми в парашютные бочки. Из дырок, которые Молоков сделал, «чтоб лететь было веселее», доносился скулеж и лай.
Кренкель получил из Ванкарема указание закрыть станцию.
Он передал по международному коду:
«Всем, всем, всем…
Потом сделал последнюю запись в журнале:
«Снят передатчик 02.08 московского 13 апреля 1934 года».
Лагерь Шмидта на льдине прекратил существование.
Самолеты один за другим взлетели.
Бобров попросил Водопьянова сделать круг над лагерем — так, на всякий случай.
Костер горел вовсю. Водопьянов дал глубокий крен и оглянулся: Кренкель чего-то морщился и тер глаза.
«Уж не плачет ли? — удивился Михаил Васильевич. — Небось так сроднился с лагерем, что и покидать не хочет. Вот странно устроена душа человека! Страдал, мучился, а уезжать жалко».
В Ванкареме задолго до прилета аэропланов все население высыпало на аэродром, а наиболее ловкие залезли на крышу радиостанции с биноклями и подзорными трубами.
На горизонте показалась точка. За ней вторая, третья.
Челюскинцы, прибывшие ранее, и все жители Ванкарема так возликовали, что кое-кто стал прыгать с крыши вниз головой в снег. К счастью, никто не свернул шеи.
Прилетевших стали качать. Только двое чукчей были как будто чем-то недовольны. Они заглядывали в кабины и разводили руками. Но недоразумение тотчас же разрешилось, когда из парашютных бочек вылезли лохматые пассажиры и кинулись к своим хозяевам. Тут уж ликование стало всеобщим.
А взору приезжих открылся унылый берег без единого деревца. Для них, однако, вернувшихся со льдины, в этой каменистой гряде сосредоточилась вся земля и все то, что может дать человеку земля. И не просто земля, а родная земля — Родина.
Водопьянов сказал Кренкелю:
— Пощупай, Эрнст, — это земля.
Кренкель пощупал землю рукой, а Водопьянов продолжал:
— А ты морщился, чуть ли не плакал, когда мы покидали льдину. Жалко было расставаться? Впрочем, оно и понятно: сроднился.
— Нет, не понятно, — возразил Кренкель. — Плакал я оттого, что ты мне на ноги посадил Симу Иванова и Боброва, а это больше двух центнеров.
Через три часа началась пурга.
В эту ночь начальник Ванкаремского аэродрома Бабушкин спал как убитый. Впервые за десять дней.
Добавить осталось совсем немного.
Закончив работы по перевозке челюскинцев, летчики вдруг почувствовали страшную усталость.
Каманин сказал Молокову:
— Ну и влетит же мне от командования!
— За что?
— Как это за что! Вы еще спрашиваете! Вылетали-то впятером, а что вышло? Две машины разбили, а Борю так оставили.
— Может быть, все еще и обойдется, — попробовал успокоить своего молодого друга Молоков.
— Нет, не обойдется. Придется писать всякие объяснения, рапорта…