Спасение Келли и Кайдена

Соренсен Джессика

— Нет, нет, нет, — произносит она, словно отрицание станет реальным, если повторить слово достаточное количество раз; постукивает ногой по полу, сидя в кресле перед окном. — Этого не было… Невозможно… — Только каждый раз, когда мама смотрит на меня, я знаю – она понимает, что это правда, и наверняка перебирает в памяти мельчайшие детали из моего прошлого: то, как я обрезала волосы, как начала постоянно прятаться у себя в комнате, как сменила гардероб на "лохмотья", выражалась ее языком. Мама явно думает о том, когда я практически перестала разговаривать со всеми. Когда

перестала плакать. Когда перестала жить.

Мы в гостиной, сидим на диване. Отец рядом со мной, близко, словно думает, что по-прежнему может защитить меня от всех ужасов мира. Джексон ушел сразу после того, как я позвала папу поговорить, поэтому он еще не в курсе. Но я гадаю, что сделает мой брат, обо всем узнав – поверит ли мне или примет строну своего лучшего друга.

— Возможно, — говорю я, удивляясь силе собственного голоса. — Ты вышла на улицу, гости играли в прятки. А он… Калеб сказал мне, что у него есть подарок. Он отвел меня в мою комнату, и затем… затем это случилось.

Мама качает головой снова и снова, папа вновь начинает плакать.

— Должно быть, тут какая-то ошибка. Хоть бы это была ошибка.

— Нет, — просто отвечаю. — Это действительно случилось, и я вам рассказываю… Мне бы очень хотелось… Я бы очень, хотела, чтобы все оказалось ошибкой. Но желания – всего лишь желания, мам. Я знаю не понаслышке.

Она продолжает заправлять волосы за уши, разглаживать складки на своем свитере, будто ей отчаянно нужно что-то исправить.

— Почему ты не сказала нам сразу, Келли? Я не понимаю.

Не знаю, поймет ли она когда-либо. Моя мать ненавидит темные, отвратительные вещи, происходящие в мире. Ее защитный механизм – игнорировать их. А теперь я говорю, что эти темные, отвратительные вещи жили в ее доме, ели ее еду, улыбались ей, очаровывали ее, медленно убивая ее дочь.

— Из-за стыда… вины… страха, — я пытаюсь объяснить в меру своих возможностей, сосредоточившись на пульсе, ощущении металлического листка клевера, покоящегося у меня на шее. Сам факт того, что произнеся это вслух, сделала случившееся реальным.

— Проклятье! — папа ударяет кулаком по подлокотнику, потом по стене, заставив нас с мамой подпрыгнуть. Его глаза покраснели, а кожа бледная. — Я убью этого ублюдка!

— Нет, не убьешь, пап, — говорю я, качая головой, и дотрагиваюсь до его руки, чтобы успокоить. — Убив его, ты просто обеспечишь себе путь в тюрьму. Я не хочу, чтобы тебя посадили.

Его глаза заполняются слезами. Странное зрелище. Я наблюдаю, как слезы капают ему на колени, когда он говорит:

— Поэтому он избил его? Кайден?

Я киваю.

— Кайден хотел, чтобы Калеб заплатил… за то, что сделал. И он… он не нашел другого способа.

Папа встает на ноги, возвышаясь надо мной. Он не такой уж крупный – среднего телосложения и роста – но сейчас кажется огромным. — Ох, он заплатит. Я позвоню в полицию.

Подскочив с дивана, я хватаю его за руку, крепко обхватывая пальцами за локоть.

— Ты не можешь… Полиция ничем не поможет… Прошло слишком много времени, пап.

Мама начинает рыдать, истерично всхлипывая, прикрыв

лицо ладонями.

— Это так неправильно… Такого не могло случиться… О, Боже…

— Но это случилось, — отвечаю я. Она смотрит на меня сквозь слезы. — Извини, но такова правда.

— Как ты можешь быть настолько спокойна? — Ее голос срывается. — Я не понимаю.

— Я далеко не спокойна, — поправляю, отпуская руку отца. — Я просто… я всего лишь пытаюсь жить дальше. К тому же… — Сдвинув брови, понимаю, насколько сильной себя чувствую в данный момент. — Я была слабой слишком долго, и больше не хочу сокрушаться.

Мама достает телефон из кармана, начинает нажимать на клавиши.

— Абсурд. Этого не было. Нет, не может… этого не может…

— Мам, что ты делаешь? — спрашиваю я. Когда она не отвечает, мы с папой обменивается вопросительными взглядами.

Он утирает слезы тыльными сторонами ладоней.

— Дорогая, думаю, переписки могут пока подождать.

Она мотает головой, нажимая клавишу в последний раз.

— Я прошу Джексона вернуться домой.

— Зачем? — спрашиваю настороженно.

— Потому что он тоже является частью этого… этого… этого… Я не знаю, чего. — Слезы текут по ее щекам, капают на брюки, оставляя мокрые разводы. Ее глаза припухли; если мама не перестанет плакать, то скоро не сможет видеть.

Я гляжу на отца.

— Ей не нужно плакать, пап… Пусть она перестанет.

Он похлопывает меня по руке в утешительном жесте.

— Она расстроена. — Его челюсть сжимается, он смотрит на меня. Интересно, что он видит. — Я тоже. Нет, я чертовски взбешен. Дерьмо. Все это время… под нашей крышей… — Папа продолжает невнятно бормотать, вены у него на шее вздуваются. Он ходит из угла в угол, а я стою перед диваном, наблюдая разворачивающееся передо мной безумие, словно рушащееся после взрыва здание.

Наконец, мама поднимается и идет к выходу с выражением, полным решимости.

— Довольно…

— Куда ты? — я следую за ней. — Мам?

Она промокает слезы краем свитера.

— Я должна что-нибудь сделать… Мне нужно как-то это исправить… Мне просто нужна еще минута.

Качая головой, я останавливаюсь перед ней, разводя руки в стороны.

— Ты не можешь ничего исправить, мам. Это случилось. Сейчас ты ничего не можешь сделать, лишь быть моей мамой.

Мама анализирует мое лицо несколько мгновений, затем снова начинает плакать, обняв меня. Я давным-давно не позволяла ей себя обнимать, поэтому стою неловко, уверяя, что все будет в порядке. Когда ее глаза высыхают, она садится обратно в кресло, прикрывает лицо руками, понурив плечи. Отрицание и слезы продолжаются до позднего вечера. Отец опять начинает орать, раз за разом повторяя, что Калебу не удастся избежать наказания. Рыдания и гневные тирады ни к чему не приведут. Все останется по-прежнему: Калеб меня изнасиловал, после чего шесть лет жил, успешно избегая наказания. Это ничто уже не изменит, даже после моего признания. Изменюсь только я, необратимо изменится моя жизнь. Цепи, сковывающие мои запястья, сломаны, я наконец—то свободна.