Спасенная с «Титаника»
Шрифт:
– Мэй, я серьезно – пожалуйста, пиши. Рассказывай, как идут дела, рисуй картины моего любимого города. Я буду крайне признательна за эти письма, меня порой мучает ужасная тоска по родине.
– Постараюсь. Правда, раньше я редко бралась за перо и бумагу, разве что списки покупок составляла. Мне и писать-то было некому, но я попробую. Надеюсь, я освою эту премудрость, и мой кораблик поплывет быстрее других. – Мэй посмотрела на Селесту с кривой улыбкой. – Не думала, что когда-нибудь смогу отпустить такую шутку. Что со мной происходит?
– Перемены,
Мэй пошла прочь, а Селеста смотрела ей вслед, пока та не превратилась в точку, а затем исчезла в толчее.
– Встретимся ли мы когда-нибудь снова? – тихо произнесла она и направилась в город.
Глава 28
После того как Анджело поправился, каждый день он ходил одной и той же знакомой дорогой к зданию, где располагалась компания «Уайт стар лайн». Нет ли каких новостей? Он слыхал об ошибках в списках пассажиров. Клерк с мохнатыми бровями и усталым взглядом посмотрел на Анджело и, узнав его, тяжело вздохнул:
– Опять ты. Послушай, сынок, я ведь уже говорил: если появятся новости, мы сразу тебе телеграфируем. У нас есть твой адрес.
Поначалу служащие относились к Анджело сочувственно, но со временем начали терять терпение, так как он приходил в контору каждый день в течение нескольких недель и просил перепроверить список пассажиров.
– Твоя жена с ребенком села на корабль в Шербуре, но до Нью-Йорка не доехала. Все сведения верны, их нет ни в одном списке. Сожалею.
– Некоторые называли чужие фамилии…
– Слухи и выдумки газетчиков, не более. Ты должен смириться с тем, что твоя семья утонула в ту ночь, как и полторы тысячи других людей.
– Но поглядите на этот башмачок. Моя жена была искусной кружевницей, как и моя мать. Они плели кружево с особенным узором, который больше нигде не встретишь, и она писала мне, что привезет с собой кружева на продажу. Это ее работа, я точно знаю.
– Возможно, на корабле кто-то из пассажиров купил у нее изделие… или украл, вариантов множество, – сухо отозвался клерк и демонстративно принялся перекладывать гору бумаг, показывая своим видом, что разговор окончен.
Люди за спиной неодобрительно загудели. Анджело знал, что со стороны его вполне можно принять за помешанного: многодневная небритость, растрепанные волосы, безумный взгляд. По правде говоря, он и сам сомневался в собственном психическом здоровье. Анджело повернулся и показал очереди пинетку.
– Кому вздумается украсть детский башмачок? – спросил он.
– Есть такие, которые при первой возможности готовы даже блох с собаки своровать, – пробурчал мужчина, стоявший позади.
– Мне жаль, – произнес клерк. – Иди домой и сообщи в письме родственникам печальную новость.
– Как я могу написать ее матери, что виноват в смерти дочери? Я ведь обещал хорошую жизнь в Америке! Родители Марии не переживут…
– Факты есть факты, сынок. Твоя семья погибла, и нужно потактичнее известить об этом родню.
– А что, если они скитаются по улицам, голодные и холодные, и ищут меня?
Клерк снял очки в роговой оправе и протер их платком, качая головой.
– У вас, итальянцев, есть свои лавки и газеты. Будь они живы, давно нашли бы тебя.
– Я расклеил фотокарточки везде, где только можно: в церкви, в меблированных комнатах, на афишных тумбах, даже на уличных столбах. Они не умерли, я это чувствую. Мне нельзя бросать поиски – вдруг найдется кто-то, кто знает об их судьбе. – Анджело почти рыдал. Он не сдастся, нет, только не сейчас. Его неотвязно преследовала мысль о жене и дочке, которые заблудились в чужом городе, в чужой стране, не зная ни слова на чужом языке.
– Твои старания похвальны, но и мы сделали все, что могли, – устало сказал клерк. – Можешь поговорить со своими священниками и горожанами, однако правда от этого не изменится.
– Что есть правда? Говорят, спасательных шлюпок было так мало, что их не хватило бы даже на половину пассажиров, что из третьего класса вообще никого не выпускали до самых последних минут! По слухам, некоторых расстреливали прямо на палубе. Вы и представить себе не можете, что пришлось перенести моей жене! А рядом – никого! – кричал Анджело.
– Успокойся! От слухов толку немного, а что случилось, то случилось. Расследование для того и нужно, чтобы предотвратить подобный ужас в будущем.
– Вот как? – перебил кто-то. – А скольких членов экипажа вызвали на допрос? Я слыхал, всего лишь трех из многих сотен. Думаете, этот парень добьется справедливости? Да ни за что. Вам должно быть стыдно!
– Я не судья и не присяжный. Я просто выполняю свою работу, и нечего сваливать вину на меня. А ты должен жить дальше. Многим пришлось гораздо хуже, чем тебе. – Поддержка, которую неожиданно получил Анджело, разозлила клерка. – Если не уйметесь, я позову управляющего! – пригрозил он.
Все слова были сказаны, однако Анджело вновь вытащил из кармана пинетку и показал толпе.
– Мне придется жить с этим. Я убил свою дочь, – тихо проговорил он. – А ведь я даже ни разу на руках ее не подержал, она родилась после того, как я уехал в Америку. – Он достал истрепанную фотокарточку. – Вот все, что у меня осталось, только фото. Мои Мария и Алессия…
– Какое красивое имя, – сочувственно произнесла женщина из очереди.
– Так звали мою бабушку. – Анджело осенил себя крестом.