Спасенное имя
Шрифт:
Димка захлопнул книгу, взял со стола другую.
Серые крылья теней трепетали за окном. Неожиданно они отпрянули. Яркий свет ударил в окна. Зарокотал мотор, и все стихло. Тени тут же вернулись, приникли к стеклам.
— А за что мне влетит?
Димка махнул рукой:
— Отстань, Михуца.
— Я же за нее перчатку отдал.
Вдруг в приоткрытое окно просунулся наконечник стрелы.
— А-а! — закричал Михуца и накрыл голову подушкой.
Кто-то с силой швырнул стрелу в комнату. Михуца выглянул из-под подушки. Стрела вонзилась
— «Подозрительных не обнаружено, — прочитал он шепотом. — На всякий случай в качестве приманки выставьте шкатулку. Окно не закрывайте. Доброжелатель».
— Это Гришкина стрела, — сказал Михуца. — На ней — перья из хвоста Филимона.
— Да погоди ты со своим Филимоном. — Димка подошел к окну. — Эй, доброжелатель! Иди сюда.
Но за окном плотным слоем, словно вата, лежала тишина. Димка закрыл окно.
— А кто такой доброжелатель? — спросил Михуца.
Димка только махнул рукой.
«А ну-ка шашки ввысь…»
В конюшне Тормоз неторопливо жевал овес. Гришка, охватив его шею руками, прижимался к ней щекой. Гладил пыльную холку, щекотал за ушами. Конь благодарно поводил большим карим глазом.
Гришка зачерпнул из мешка пригоршню овса. Конь, вздыхая, медленно жевал, тычась теплыми черными губами в Гришкины ладони. Время от времени он охлестывал себя серебряным хвостом, разливая тончайшие струйки волос по крутому, в серых яблоках крупу.
— Вихрь ты мой Буранович, — шептал Гришка, похлопывая коня по спине.
Конь в ответ тихо ржал.
— Обидели тебя… Ну пойдем, пойдем. Слышу…
Конь продолжал тихо ржать. Приговаривая, Гришка вывел его из конюшни.
На склоне холма — в два ряда — высокие колья. На каждый кол насажена крупная зеленая «голова» арбуза.
Достав из потайного местечка саблю деда, Гришка подошел к Тормозу. Гикнув, птицей взлетел на коня и пятками жарко ударил в бока. Конь вздрогнул, радостно заржал и с охотой пустился с холма.
Так они пронеслись вдоль высокого коридора кольев, и Гришка, примериваясь, размахивал над ними внезапно вспыхивающей на солнце саблей. Затем Гришка поднялся на склон, на минуту замер, подняв саблю к небу, потом пришпорил коня и, пригнувшись, полетел вниз с холма.
Сизо заструились под ногами Тормоза травы, засвистел в ушах ветер, забилась на Гришкиных губах песня:
А ну-ка шашки ввысь, Мы все в боях родились…Над Гришкиным плечом взметнулась сабля и молнией сверкнула над «головой» арбуза. Две алые половины покатились с холма. И снова взлетела сабля, и снова надвое развалилась «голова» арбуза.
И вот уже не Гришкина рука возносит саблю над арбузом. И не над арбузом уже вовсе, а над фуражкой беляка сабля безусого котовца Самсона Хамурару вершит свой праведный суд.
Забыв обо всем на свете, высоко заносит над головою саблю Гришка. И рубит, рубит с плеча.
Катятся с холма рассеченные алые «головы», свистит ветер, струятся сизые травы, белым облачком летит по ветру грива коня, срывается с его губ снежная иена. И солнце, встающее из-за холма, тоже кажется огромной головой, на которую вот-вот замахнется горячая сабля…
— Гриш, а Гриш?
На склоне стоит Кайтан с поднятой рукой. Тревожный храп коня. Пыль. Молния сабли, уходящая в ножны. Жаркий глаз — навстречу Кайтану…
— Именная сабля котовца, — сказал, покачав головой, старик.
Гришка соскочил с коня, вытер ладонью со лба пот.
— Ей бы в музее, под стеклом лежать…
Гришка потупился, переступил с ноги на ногу.
— А ты арбузы колешь. — Старик похлопал коня по спине. — Да, Григорий, в нашем краю смелые люди не выводились… Гайдуки, красногвардейцы, партизаны…
Они спустились с холма и тихо пошли вдоль берега Днестра.
— В Молдавии больших лесов нет, ты знаешь, — говорил Кайтан. — Но мы умели использовать каждый кустик.
Гришка невольно посмотрел по сторонам: густые заросли кустов, высокая трава.
— Отряд был разбит на группы, — продолжал Кайтан. — Рассредоточен в разных местах. Каждая группа действовала по особому заданию командира.
Они подошли к старому, разрушенному карьеру. Здесь когда-то добывали ракушечник. Кругом валялись белые ноздреватые камни, словно груды крупного колотого сахара на зеленой траве.
— В сорок четвертом, — сказал Кайтан, — одна из групп особенно беспокоила фашистов в районе нашего села.
Гришка жадно слушал. Пот струился по его лицу, лез в глаза, но он не обращал внимания, боясь что-нибудь пропустить.
— Комендант вызвал подкрепление. Начались военные действия. — Кайтан наклонился, сорвал ромашку, положил ее на белый камень. — Здесь это было… — Он помолчал. — На задание ушли двое… Нужно было уточнить схему укрепрайона… Ну, а дальше ты знаешь. Фрицам стали известны запасные хода. Группа находилась в штольнях. Основной лаз был в овчарне. Запасные: один — на кладбище, другой — в старом карьере. Тут партизаны и сложили головы.
— Федор Ильич… — Гришка помолчал. — Скажите… только честно, ладно? Вы верите, что мой дед — предатель?
— Нет, — сказал Кайтан. — Не верю.
Анна-Мария
Ночь выдалась на редкость лунная. Звезды густо высыпали в высоком небе, как поутру роса. Весь холм был залит матовым светом, под кустами лежала зеленая мгла, а тяжелые арбузы на бахче казались отлитыми из серебра. Неподалеку от шалаша кто-то стоял. Узкая длинная тень лежала на земле.