Спасенное имя
Шрифт:
Толпа тесно придвинулась к человечку. Ему верили. Уж если говорит сам почтальон, в этом что-то есть.
Теодор был возмущен. Какая соль? Он же сам, своей собственной рукой написал глаза Иисуса и ни о какой соли не может быть и речи!
— …Потому и плачет, — продолжал почтальон. — Дождь пройдет, а наутро под солнцем краска соль выделяет. Поняли? Все очень просто. В краску подмешали соль. Не верите? — Он ударил себя в грудь: — Честь Курлата!
Толпа ахнула. Эхом покатились слова:
— Честь
— Слыхали? Честь Курлата!
Теодор был смущен. А вдруг человечек прав? Но ведь тогда это обман. Зачем понадобилось Гринюку дурачить бедных людей?
Он посмотрел на своего наставника, но тот осторожно приложил к губам палец…
Вторая встреча произошла уже во время войны. Но лучше было о ней не вспоминать…
Теодор поежился. Теперь, как и много лет назад, Панаит прикладывал к губам палец.
Неожиданно он придвинулся вплотную и схватил маэстро за ворот.
— Что ты за мной шпионишь? Выследил?
— Выследил… — признался маэстро.
— Ты, конечно, смотрел передачу…
— Иначе б не пришел.
— Верно. — Панаит отпустил маэстро. — Тебя интересует архив…
— Разумеется.
— В штольнях… Замуровали.
— Где?
— Не знаю. — Панаит поскреб в затылке. — Пришлось в секту вступать… Давайте, говорю, братцы, штольни откопаем. Славное местечко для сборищ.
— Ну и?.. — Маэстро затаил дыхание.
— Лаз откопали, — махнул рукой Панаит.
— И что же?
— Дело стоит… С утра до ночи под землей шастают. Не выкуришь…
«Что ж, — подумал маэстро, — мужик ты еще крепкий. Вдвоем и осилим… А там — поглядим».
«Ладно, — размышлял Панаит. — Помощник мне, конечно, нужен. А свидетель — ни к чему. Немцы, они не любили свидетелей…»
«И пришел Кащей Бессмертный…»
Вечером Ника, взяв картонную коробку из-под обуви, положила в нее шкатулку, накрыла крышкой и пошла к Михуце. Но дома его не оказалось. Куда он мог уйти? Ника собралась было уходить, как вдруг заметила, что один из кустов в глубине сада подозрительно раскачивается. Неожиданно над ним взлетела рогатина.
Ника подошла к кустам. Кто мог чуть свет раскачивать кусты? А главное — зачем? Конечно же, это мог делать только Михуца! Он любил забираться в заросли и что-то искать в их мрачной глубине.
— Михуца, — попросила Ника, — выйди на минуточку.
— Отстань, — донесся голос из кустов.
— А чего ты там делаешь?
Над кустом снова взлетела рогатина и на миг показалась пилотка Михуцы.
— Змеюк ловлю.
— А зачем?
— В аптеку сдам. У них знаешь яд какой? Мертвяк подымается.
— Михуца, выйди.
— Полезай сюда.
— Хитрый! Я боюсь…
— Тогда отлипни.
— Михуца…
— Шла бы играть с Анной-Марией.
— Она на улицу не выходит…
— Почему?
— Не знаю.
— А ты узнай.
— Меня в дом не пускают.
— Подружка, называется!
— А со мной ты не хочешь водиться?
— Отлипни.
— Не хочешь, значит. — Ника понизила голос: — А давай меняться… Гляди, что у меня есть…
— Что? — крикнул Михуца. — На что меняться? Покажи.
— А вот. — Ника открыла картонную коробку.
Ветви кустов стремительно раздвинулись. К Нике вышел Михуца. На его правой руке была большая боксерская перчатка. За спиной на земле, завязанные марлей, стояли две трехлитровые банки из-под томатного сока. В них извивались ужи.
— Подумаешь, ужи, — разочарованно сказала Ника. — Возьми, — и протянула Михуце шкатулку. — А мне перчатку дай.
— На кой мне шкатулка? — Михуца поправил на руке перчатку.
— Медаль тут, — шепотом сказала Ника, оглядываясь.
— Медаль? — Михуца в смущении потер нос огромной перчаткой. — Какая?
— Старинная.
— А на кой тебе перчатка?
— Сдачу давать, — честно призналась Ника. И, помолчав, добавила: — Если полезете.
— Ишь ты, сдачу. — Михуца на миг засомневался, стоит ли совершать обмен. — Ого! — Но искушение было слишком велико. — Ладно, валяй. Разберемся. Только гляди — без обману.
Михуца протянул ей перчатку, а Ника — шкатулку.
— Чтоб мои глаза на четыре стороны разлетелись. — Она плюнула на ладонь и ударила по ней ребром другой ладони: — Вот так! Если обману.
Прижимая к груди перчатку, она побежала домой.
— Психованная какая-то, — сказал с досадой Михуца, вытирая глаза кулаком…
А Ника, вбежав дома в сарай, надела перчатку и стала довольно умело наносить частые удары по мешку с песком, подвешенному к потолку…
Дома Михуца попытался открыть шкатулку гвоздем. Но она почему-то не открывалась. Странно! А ведь он точно помнил — в каком-то детективе по телевизору говорили — что любой замок можно открыть обыкновенным гвоздем.
В комнату заглянул Димка.
— Эй, — сказал он, не веря своим глазам. — Ты откуда шкатулку приволок?
— А что?
— А то, что я ее вчера одному человеку отнес.
— Ты? — Михуца сел на кровать.
— Я.
— Это сюр, — сказал Михуца и запнулся. — Забыл слово… Там еще что-то колючее есть… Это сюршп… — Он почесал в затылке. — Ага, вспомнил, сюршприц!
— «Сюр» да еще «шприц»! — захохотал Димка. — Не слишком много? — и покачал головой. — А еще философ!
Михуца насупился.
— Опять обзываешься?