Спасенное имя
Шрифт:
Теодор успевает рухнуть в овраг. Комья земли бьют по спине. И почему-то опять он начинает остро чувствовать все запахи. Там, в горячке боя, они, казалось, исчезли навсегда. Только дым, только порох…
А здесь, в мокрых кустах, сыро пахнет развороченной землей, свежей зеленью тянет от растерзанных веток бузины, а от разметанных желтых лисичек несет могильной прелью.
Алая земляника лежит на земле среди осколков застывшими каплями крови. А пахнет, несмотря ни на что, детством — мылом и свежим лесом.
Жизнь
…Теодор с мешком на голове стоял у шалаша. Ручьями стекала с маэстро вода, струилась по лицу. Медленно снял он с себя мешок, бросил под ноги и шагнул в дождь…
— …И что Гришка с ним водится? — сказал Ион. — Нашел себе товарища!
— А куда пошел «Отец, ты спишь…»? — спросил Михуца.
На его вопрос никто не ответил.
— Дедушка, — Ион сел рядом с дедом Икимом. — Вспомни… Кроме тебя, на берегу кто-нибудь был?
— Нет, гайдуки, не был, — покачал головой старик. — Правда, в кустах мальчонка мелькнул…
— Какой мальчонка? — подскочил Димка. — Откуда?
— А бог его знает… Со шрамом на щеке.
— Что ж вы молчали, дедушка? — Димка всплеснул руками. — Это же очень важно.
Письмо из черной шкатулки
Утром к Михуце во двор пришла Ника. Через плечо у нее на шнурке висели перчатки. Одна кожаная — боксерская, другая — самодельная рукавица, набитая ватой.
— Филимоша, — позвала Ника. — Я рыбку принесла.
Из-за угла дома важно вышел аист Филимон. Он деловито осмотрел предложенную рыбу, покачал головой и ушел за угол дома. Но зато во двор выскользнул Михуца. Он надвинул на лоб пилотку и осторожно, на цыпочках, вышел за калитку.
— Ты куда? Постой! — Что-то загремело, шлепнулось на пол, в дверь просунулась голова бабушки Василины. — Вот пострел! Опять пятки смазал… — Она оглядела пустынный двор и, вздохнув, затворила дверь.
А тем временем по улице во весь дух мчались Ника с Михуцей.
— Зачем звала? — остановился наконец мальчуган. Продирая глаза, он смачно зевнул.
— Слушай. — Ника горячо зашептала Михуце на ухо. — Димка с Ионом в овчарню ходили. Давай и мы куда-нибудь сходим…
— А куда? — спросил Михуца, вытирая ухо. — У тебя больно слюней много. Заплевала.
Но Ника не обратила на это внимания.
— На кладбище айда.
— А зачем?
— Туда маэстро пошел.
— Так бы и сказала.
И вот они уже идут среди серых памятников из ракушечника, деревянных пирамидок с красными звездами, мимо могилы русского солдата Ивана Ивановича Иванова, сложившего голову за освобождение их села…
— Я тебя художником сделаю, — раздалось вдруг за кустами. — Настоящим.
Ребята остановились.
— Погоди, — сказала Ника. — Я сейчас…
Она
Говоривший закашлялся. С минуту было слышно, как он тяжело дышит да хрустят под ногами сучья.
Ника положила на могилку цветы, подошла к Михуце. Голоса снова поплыли в утреннем воздухе.
— …Дай, думаю, материал опробую… Кажется, неплохо, а? Главное, натурально… Вон погляди на эту голову. Типаж, а? Или этот, на костыле. Схвачено, ничего не скажешь… А старуха? Вспомни, как по земле ползла. Умрешь!..
— Это маэстро, — шепнула Ника Михуце на ухо.
— Конечно, маэстро. — Он засунул в ухо палец: — Опять плюешься?
— Ох, — вздохнули за кустами. — Мне бы картину написать…
— А это Гришка… — Ника снова наклонилась к Михуце.
— Отстань! — вскочил Михуца. — Из-за тебя я на правое ухо не слышу.
— …Я вот тебе альбомчик припас, — сказали за кустами. — «Третьяковка».
— Что вы, маэстро… Не надо… Ой, да тут вся галерея! Репин, Верещагин… — Послышался шершавый шорох страниц. — «Иван Грозный»… А глаза… Глаза-то живые! Правда?
— Факт. Один нервный даже ножичком картину порезал…
— А вот «Ночь над Днепром»… Луна-то какая! Словно лампочку за картиной повесили.
И снова зашелестели страницы, и над кустами поплыл неторопливый, раздумчивый голос:
— У нас тоже ночи такие стоят. Синие. Бездонные. Глядишь в небо, словно в озеро смотришься. А в нем звезды плавают, как кувшинки.
— А ты поэт. — Маэстро засмеялся, и в его смехе послышалась зависть.
— А иногда мне кажется, — продолжал Гришка, — это вовсе и не небо, а земля наша. Пашня. Бросили в нее ночью желтые семена звезд — и взошли они утром красным солнцем…
Голоса пропали. Подождав немного, ребята вышли из кустов.
— Художники, — вздохнув, сказала Ника. — Вот вырасту — тоже стану художницей.
— А вчера говорила, — Михуца проглотил слюну, — продавщицей мороженого.
— И продавщицей… Нет, лучше ветеринаром. Животных лечить. Правда?
— Не знаю, — пожал плечами Михуца. — Мне бы космонавтом.
— А кто говорил — паникмакером будет?
— Это меня дед Иким просил, — махнул рукой Михуца. — У него ус — ого! — как хвост у кота.
— Эй, погоди, — раздалось вдруг из кустов.
Ника остановилась как вкопанная. Она мигом надела перчатки и, широко расставив ноги, приняла боевую стойку:
— Только попробуй тронь!
Из кустов вылез Ерошка.
— Мы девчонок не трогаем.
Но девочка на всякий случай сделала выпад и нанесла первый удар.
— Но-но, не балуй. — Из кустов вслед за Ерошкой вышел Думитраш. — Дело есть. Слетайте-ка за вашими., как их там?.. Малиновыми следопытами.
— Красными, — мрачно поправил Михуца.