Спаси меня
Шрифт:
Я окидываю взглядом аскетичную обстановку кухни, и сердце сжимается от жалости. В доме нет ничего лишнего. Всё мало-мальски ценное давно уже продано.
– Ты действительно разрешишь им это сделать? Не станешь бороться?
Мой голос дрожит от возмущения, как и Юлькины руки, пока она осторожно наклеивает на ссадины «драконий» пластырь.
– С кем бороться, Тереза? С Павлом Петровичем?
Меня коробит от того, как подруга произносит наши имена: моё – с горечью, Волочкова – чуть ли не с благоговением.
– И с Павлом Петровичем, и с Иван Иванычем, и с чёртом с ладаном, – кипячусь
– И что ты предлагаешь?
– Как минимум, обратиться к юристам.
– И кто в нашем городе возьмётся за это дело?
– В нашем, может, и никто. Но если…
– Нет никакого если!
Юля вскакивает с низенького табурета, сидя на котором меня врачует, и в сердцах отпихивает его ногой.
– Нет и никогда не будет «если». Ты права, я осталась без штанов – и фигурально, и буквально. Но хотя бы жива. Ты же слышала, как волочковские дела ведут? Могли и прикопать где-нибудь по-тихому. Никто ничего бы не узнал.
– Девяностые давно канули в лету, – говорю и сама понимаю, насколько по отношению к нашей ситуации это не соответствует действительности. По скривившемуся Юлькиному лицу вижу, что она думает так же. – Надо поднять общественность. Обратиться в газету. Наш «Огонёк» – знаковое место, и такой наглый рейдерский захват!
– А кто главный редактор городской газеты, знаешь? – Насмешка в голосе подруги подразумевает, что ответа от меня не требуется. – Муж Алевтининой сестры. Я через них рекламу давала, потому знаю. Неужели, он станет ссориться с возможным родственником?
Может, и не станет, но всё же сдаваться я не собираюсь и продолжаю сыпать вариантами:
– Можно обратиться в областную газету. Написать в Следственный комитет. В прокуратуру.
– Ты ещё скажи, позвонить на горячую линию Президенту! – Юлька почти кричит, чем останавливает мой фонтан красноречия. – Мы же всё это с мамой проходили. И с бабушкой тоже, когда она воевала за прибавку к пенсии. Никому до нас дела нет, Тессочка! Никому мы не нужны без имён и связей. А у меня ребёнок. Я обязана думать о дочери.
– Но…
– Прекрати! Павел Петрович – мамин одноклассник, и много чем нам в жизни помог. Всё время брать нельзя. Надо что-то и отдавать.
Много эпитетов крутится у меня на языке относительно таких помощников, но я понимаю, что Юлька меня не слышит, и, что самое противное – никогда не захочет услышать. Культ Волочкова в этом доме сильно развит, и про «прикопать» со стороны Юльки звучит более чем несерьёзно.
Хотя, такие разговоры действительно ходили. И не так давно. Лет пять назад куда-то исчезла семья хозяина лесопилки. Просто в один момент как-то сразу опустел и их большой дом, и его кабинет. Одни говорили, что Каримовы переехали к родственникам на Кавказ, другие – что никаких родственников на Кавказе у них не было. Лесопилка ещё какое-то время поработала, а потом закрылась и перешла в ведомство районной администрации, главой которой на тот момент был Волочков.
С Юлькой всё вышло намного проще. Никто и не ждал сопротивления от еле сводящей концы с концами матери-одиночки.
Глава 3
Это бывшее советское кафе-«стекляшка»
Юлька встала к рулю позапрошлой осенью, когда мама Надя неожиданно стала быстро уставать. Сначала думали, что это обычное переутомление, выраженное постоянными простудами: температура, кашель, головные боли. Антибиотики, муколитики – всё оказалось бесполезным, как только компьютерная томография показала неоперабельный рак лёгких.
Но всё это случилось гораздо позже, а тогда, стоило маме Наде отойти от дел, как Юлька по-хозяйски принялась осуществлять свою мечту: сделала ремонт, сменила поставщиков, изменила ассортимент. Светлая, приветливая атмосфера и молодой персонал вдохнули новую жизнь в привычную распивочную. Обновлённое кафе поменяло статус и неожиданно для всех стало излюбленным местом для устроительства детских праздников.
Полгода назад мама Надя умерла. Юлька едва вступила в права наследования, как на её пороге появились волочковские адвокаты.
Бывший глава районной администрации, даже уйдя с должности, считался негласным хозяином Рабочего Посёлка. Большой нефтеперегонный завод, которым он руководил в постперестроечные времена, являлся одним из градообразующих предприятий. Больше половины жителей Рабочки трудилось на этом заводе, в том числе, и наши с Юлькой отцы.
В начале двухтысячных в цеху, где они работали, взорвалась ёмкость с селитрой. Пожар, случившийся позже, уничтожил порядка тридцати процентов производственных площадей и унёс жизни двадцати трёх рабочих. Спастись удалось всего пятерым. Наших отцов среди спасённых не оказалось.
Виновных не нашли. Вернее, было озвучено, что кто-то из погибших пренебрёг правилами пожарной безопасности, возможно, что и курил рядом с бочками.
Верилось в это с трудом. На заводе трудились поколениями, когда знание основ охраны труда заложено на генном уровне. Случайных людей на стратегически важных объектах производства быть не могло по определению.
Огонь уничтожил всё. В том числе и доказательства махинаций руководства с объёмами поставок. По информации из широкого доступа, завод находился на грани банкротства. Фактически же, темпы прироста производства не только не падали, но даже, наоборот, наращивались. Топливо шло за границу, а в карманы дирекции падали доллары и евро.
К слову, жителей города высокое начальство не обижало. Надбавки к пенсиям, регулярные выплаты семьям с детьми, поддержка социально значимых объектов. Детские сады и школы, поликлиники и городская больница были обеспечены всем необходимым. Наши дороги были не хуже западноевропейских, улицы и дворы ярко освещены, фасады домов отремонтированы, а их подъезды сияли чистотой.
Семьи погибших получили от руководства завода по миллиону рублей. Ещё по полмиллиона выделила городская администрация. Выплаты из областного бюджета так же были немаленькие. Некоторые предпочли уехать, перебравшись в другие города. Мы с мамой остались. Как и родные Юльки.