Спаси свою дочь, бывшая!
Шрифт:
– Я бы не хотела, чтобы он беспокоился. Он много волнуется, а я хотела бы видеть улыбку на его губах. Он стал чаще улыбаться, когда снова встретил тебя. Наверное, он любит тебя.
Ребёнок, ну только не нужно заниматься сводничеством! Мне и без того тяжело. Я уже прямо сейчас готова сбежать подальше и забыть о том, что мой ребёнок жив.
Разве такое бывает? Куда подевался материнский инстинкт? Почему я ничего не чувствую?
Скоро приходит медсестра и говорит, что Варе будут ставить капельницу, а после ужина отбой. Уже утром произведут пересадку, и нам важно отдохнуть как следует. Я ухожу, чувствуя, что девочка осталась неудовлетворенна встречей со мной. Лучше бы не заглядывала к ней, потому что камень, тянущий меня ко дну, будто стал тяжелее.
Стараюсь абстрагироваться и не думать, что повела себя как самая настоящая бездарная идиотка, но не получается. Потому что перед глазами остаётся лицо Вари, растерянное лицо ребёнка, который не понимает, почему мама не радуется встрече с ней, не прижимает к себе и не обещает, что всё наладится.
Она мечтает о полноценной семье, а я не смогу дать этого…
Переступить через свою гордость, через пережитую боль и растоптанные чувства, чтобы снова воссоединиться с бывшим ради ребёнка… Стоит ли оно того? Должна ли я жертвовать своим счастьем, которое только-только начала обретать, чтобы эта малышка жила в полноценной семье? Чтобы она была рядом со мной? Ведь всё слишком непросто… И она уже сделала свой выбор. Она хочет остаться с папой. Связь между ними куда сильнее, чем то, что есть между мной и ею.
Падаю на кровать с тяжёлой головой и сверлю взглядом потолок.
Остаётся лишь молить Бога, чтобы пересадка прошла успешно, и малышка выздоровела. А потом… мы разберёмся, как лучше всего будет поступить со всем. Я успокаиваю себя, но понимаю, что даже потом не станет легче.
Глава 9
После утренних процедур, я вся в нетерпении, так как пересадку обещали провести уже сегодня утром. Конечно, я удивилась, ведь думала, что потребуется подготовка в течении нескольких дней, но сейчас тихо. Ко мне даже медсестра не заглядывала. Может, случилось что-то? Мысль режет по сознанию, и я спешу в палату дочери, чтобы убедиться, что она в порядке.
– Привет! Как ты? – спрашиваю тихонько.
Варя сидит в палате одна. Она выглядит не такой радостной как вчера. Может быть, слышала что-то от врачей?
Мне следовало найти для начала доктора, но мысль, что могу снова испугать её, слишком сильно вспорола внутренности. И вот я здесь. Смотрю на белокурое солнышко, но никак не могу унять беспокойство.
– Привет! Всё хорошо, но папочка очень расстроился. Он сейчас ругается с доктором. Они ссорятся из-за меня. Доктор сказал, что операция больше не нужна, а папа рассердился. Ты можешь успокоить их?
Сердце колотится сильнее.
Как это не нужна?
Что произошло?
Неужели поздно?
Стискиваю зубы, думая, что Александр мог раньше обратиться ко мне за помощью.
– Не переживай, пожалуйста. Сейчас я успокою твоего папу. Ладно? А потом вернусь, и мы с тобой вместе позавтракаем, если хочешь.
– Хочу, - Варя улыбается, и на душе становится светлее.
Спешу в кабинет врача, не замечая никого на своём пути, буквально залетаю в него без стука, но замираю, едва переступаю порог.
– Перепроверьте всё ещё сотню раз! Как такое может быть? – с отчаянием в голосе рычит Александр.
– Екатерина. Как хорошо, что вы подошли. Пожалуйста, поговорите с отцом вашей дочери. Он совсем не хочет слышать меня.
– Ч-что случилось? Почему мне ничего не сказали, а Варя говорит, что вы всё отменили?
Александр поднимает на меня усталый взгляд, он встаёт, уступая мне место на стуле, но я отрицательно качаю головой.
Мне бы размяться, а то за эти дни всё тело занемело от лежачего и сидячего образа жизни.
– Вчера мы получили результаты некоторых анализов Варвары и уверены, что необходимости в пересадке нет. Как так получилось в первый раз, совсем не понимаю. Её иммунитет начал повышаться самостоятельно. Возможно, так повлиял изменившийся образ жизни, но нарушений в ДНК больше не обнаружено.
Голова идёт кругом – а такое бывает?
Я понимаю, что в детском доме и питание может быть плохим, отчего иммунитет не сильно-то развивается, а ещё Варя жаловалась на холод… или она имела в виду душевный холод?
– И что делать? Она ведь тяжело переносит болезни… Ведь так? – Я смотрю на Александра, и он кивает в ответ на мой вопрос.
– Всё так. Организму нужно время. Необходимые витамины, свежий воздух. Я бы посоветовал отвезти девочку на море, пожить там с ней месяц. Это поможет в укреплении. Конечно, мы уже взяли повторный анализ и всё перепроверим, но я не думаю, что обнаружим что-то новое. До завтра мы подержим вас здесь, а как только получим результаты… если всё сойдётся, вы сможете поехать домой.
Бред какой-то!
Конечно, хорошо, что не нужно делать пересадку, но что-то мне слабо верится в чудеса смены образа жизни. Скорее всего, врачи сами ошиблись, когда сказали, что ДНК Варвары повреждена. Как ещё объяснить это – я не знаю. Хорошо, что не сделали пересадку, после которой девочка лишилась бы своих красивых волос. Александр говорил, что будет дополнительный курс слабой химиотерапии, чтобы помочь клеткам прижиться. Меня пробирает до мурашек. Сколько чудовищных ошибок было совершено! Повезло, что ребёнок не пострадал в этот раз. Пересадка не помогла бы ей, а только усугубила её состояние.
– Проверьте всё как можно лучше, чтобы наверняка убедиться, что Варя здорова, - настойчиво повторяет Александр.
По виду врача понимаю, что мужчина говорит это не в первый раз. И правильно! Ребёнок столько пережил за свою короткую жизнь из-за чужих ошибок и жадности. Что-то подсказывает мне, что есть у этого какая-то особая подоплёка. Кто-то постарался разлучить нас с дочкой. Вряд ли врач и акушерка провернули бы всё самостоятельно.
– Мы обязательно проверим.
Мы с Александром выходим из кабинета, но молчим, потому что никто не знает, какие слова правильнее всего подобрать в текущей ситуации.