Спаситель Короны
Шрифт:
Он протянул руку, чтобы взять хреновину… Что еще за чертовщина? Мать твою! Рука не повиновалась. Не выполняла приказ, и все! Да и не только рука. Сварог захотел встать – и не смог. Захотел повернуть голову, вытереть пот со лба – не вышло, попытался хотя бы моргнуть – не получилось…
Да что ж это делается-то, а?!
Зато, вопреки намерениям разума, тело вдруг выпрямилось, село, согнуло ногу в колене, руками подтянуло голенище сапога. Только сейчас Сварог обратил внимание, что на нем полевая форма. Пошива также незнакомого, но форма, несомненно, не офицерская, форма рядового. Судя по отсутствию нашивок на обшлаге рукава – даже не просто рядового, а самого натурального салабона, отслужившего меньше года… Хотя – пес знает, какие здесь приняты
Форма «на нем», говорите? А на ком – на нем? Руки были явно не его, не Сварога, уж ему ли свои не знать! Эти ручки принадлежали кому-то помоложе, кому-то, с физическим трудом познакомившемуся совсем недавно: тонкие пальчики, обломанные грязные ногти, первые кровоточащие мозоли на ладошках. И ноги шире в бедрах, и голенастее, да и сапоги на два размера меньше Свароговых… И, главное, зубы. Зубы, вот что было страшнее всего. Как бы это объяснить… Вам когда-нибудь вырывали зуб? Согласитесь: в течение нескольких дней после сей малоприятной операции ваш язык безостановочно ощупывает дупло, гладит покалеченную десну, елозит по зубам соседним, проверяя, все ли нормально там, и постепенно привыкая к изменениям во рту… А теперь отвлекитесь на мгновение и представьте: вы просыпаетесь утром, а некие мистические силы подменили все ваши зубы на совершенно незнакомые: другой прикус, другая форма, другая гладкость…
«Он – это не я. Я в теле кого-то другого!» Сначала возникло омерзительное чувство тошноты. Потом удушающей волной накатила паника, впервые за всю жизнь он почувствовал острейший приступ клаустрофобии. Да что зубы! Захотелось немедленно высвободиться, разодрать тесный кокон пленившего его чужого тела, бежать куда-то, все равно куда, лишь бы подальше от этого кошмара… но усилием непонятно откуда взявшейся воли он заставил себя успокоиться. Себя? Опять же: кого это – «себя»? Хозяин тела, похоже, присутствия постороннего даже не замечал…
Сейчас бы не мешало вытереть пот с лица, попытавшись заодно смахнуть с глаз наваждение, не говоря уж про то, что не мешало бы закурить. Но как тут закуришь, когда руки тебе не принадлежат? А если еще и этот Сварог-прим окажется и вовсе некурящим… «А как, кстати, с заклинаниями? Проговорить ни одно из них я не могу, это точно, но ведь…»
Додумать мысль помешал взрыв.
Грохнуло со звоном, с неестественным дребезжанием, вдавливая барабанные перепонки в мозг. Над бурлящей, как в кастрюле, водой, поднялся столб грязи, опал… но в воздухе остался висеть его, столба, двойник – полупрозрачный, с застывшими в полете мутными каплями, излучающий желтый нутряной свет… Большего Сварогу рассмотреть не удалось: исконный обладатель тела упал на живот, накрыл голову руками. Сварог же чувствовал себя омерзительно. Так, наверное, мог бы чувствовать себя капитан океанского лайнера, вдруг обнаруживший, что его капитанская рубка – фуфло и полная бутафория. Что он может сколько влезет крутить штурвал, с виду самый что ни на есть настоящий, что угодно орать в голосоотвод, любыми зигзагами прокладывать на карте маршрут – все равно кораблем управляет не он, а кто-то другой, из настоящей рубки. И липовому капитану остается только ходить по рубке, любоваться окрестностями, вспоминать былое и ждать, чем закончится плаванье… Но Сварог даже ходить был не в состоянии!..
Так. Минутку. Спокойно. Что там Праматерь говорила об Оси, о перемещении? После смерти, елы-палы, он что, переместился в тело этого сопляка? Реинкарнация, блин? Это и есть подходящее для него тело? И что, это теперь до тех пор, пока он не найдет свое тело?! Худшее из заточений, какое можно вообразить! Даже не покончить с собой, потому что нечем покончить!..
Упавшее зернышко тревоги стало на глазах расти, грозя опять вымахать в ощущение беспросветной безнадеги. «Стоять! – сам себе приказал Сварог. –
– Эй, Гартош! – услышал он крик.
– Я! – отозвался хозяин их общего тела. После чего где-то совсем неподалеку зашуршали камни под чьими-то тяжелыми шагами, потом что-то увесистое, железное, звякнув сочленениями, упало на камень, потом стало слышно, как некто разбегается, выкрикивает что-то вроде «опа» – и этот некто, вылетев из белесого пара, приземлился на островке, рядом с рядовым Гартошем-Сварогом.
Рядовой проворно вскочил и вытянулся во фрунт. И неудивительно – рядом с ним стоял, отряхиваясь, капрал.
Нет, ну надо же. Стало быть, война? Взрыв опять же… Интересно, которая. И в каком мире, интересно…
Взгляд Гартоша был устремлен за спину капралу, и Сварог его глазами разглядел в клубах пара темные очертания еще одного островка. Или не островка, а большой земли? Но тогда почему… Впрочем, вопросов было столь много, что нечего и перечислять. Начав с одного, тут же запутаешься в них, как рыба в сетях. Р-разберемся во всем помаленьку…
Сварог почувствовал как по не-его телу заструились ручейки пота: по виску, под мышками, по спине. По всей видимости, рядовой Гартош испытывал перед непосредственным начальством нешуточный трепет. Капрал же, сразу видно, был битый, повидавший виды вояка. Лет сорока, с худым, обветренным лицом героя вестернов. Жилистый, насквозь пропеченный солнцем, как те же герои вестернов. Капрал окинул рядового с ног до головы цепким взглядом.
– Сядем, Гартош. Отдохнем, поговорим.
По одному такому зачину Сварог мог смело утверждать, что ничего хорошего Гартошу от разговора с капралом ждать не приходится.
– На, сынок, выпей! – капрал отстегнул от пояса и протянул рядовому плоскую армейскую флягу.
– Н-нет, – замотал головой Гартош-Сварог, – нет, благодарю вас, я… я не пью. Совсем.
– Пей! – угрожающе прорычал капрал, всунул в руку флягу. – Это приказ.
Гартош, хоть и недолго прослужил, видимо, научился за это время беспрекословно повиноваться. Поднес горлышко фляги к губам, с силой выдохнул, зачем-то зажмурился и, воткнув флягу в губы, наклонил. Жидкость, градусностью сходная со спиртом, но, в отличие от спирта, обладающая вкусом, и вкусом пережаренного сахара, обожгла нёбо, струей горящего бензина понеслась по пищеводу.
Капрал не дал оторвать Гартошу флягу от губ – придержал за донышко, другой рукой сжал рядовому подбородок и запрокинул ему голову.
– Все, все, – наконец капрал оторвал флягу от губ рядового и быстро завинтил крышку. – Дыши через нос, солдат! Не сблевывать мне! Попробуй сблевануть, р-расстрреляю! – проорал он Гартошу в ухо. – Сильнее дыши, еще сильнее!
Гартош закашлялся, схватился за горло. Наклонился вперед, глубоко и часто задышал. Капрал похлопал его по спине.
– Вот так, вот так, хорошо, сынок. Для тебя же делается. Из личного НЗ тебе выделяю. Сам бы сейчас хлебнул за милую душу, да тебе нужнее.
Сварог прекрасно понимал, что происходит. Слишком уж знакомая тоска проступала в усталых глазах капрала. Объяснение этому могло быть только одно. Капрал вынужден посылать необстрелянного новобранца на верную смерть, ему этого не хочется делать, у него, может быть, у самого такой же сын, но другого выхода нет. И он вынужден пудрить юнцу мозги, изображать, что все идет как надо, заставлять его выпить для поднятия духа.
А крепкий напиток тем временем производил в организме перемены. Сварог-Гартош почувствовал теплоту во всем теле, уходила из организма усталость, на ее месте появлялась легкость. Мышцы налились упругой силой, захотелось эту силу выплеснуть, растратить куда-то. Правда, на ясности рассудка Сварога выпитое не отразилось, но рассудок Гартоша – другое дело, он закрыт от Сварога непроницаемыми шторами.