Спаситель под личиной, или Неправильный орк
Шрифт:
— А ты? Что было бы с тобой?
— Не знаю. Теперь-то я понимаю, что моя идея просто подойти к Хрустальным горам и посмотреть на драконов была очень наивной. Я могла месяцами сидеть у их подножия и всё равно никого не увидеть. Хотя… Я могла бы перелететь или перелезть. Перелететь проще, но как быть с вещами? Перелезть сложнее, но для меня почти нет преград, — я вытянула руку и превратила кисть в один большой драконий коготь.
— Действительно, — Вэйланд с любопытством рассматривал и ощупывал коготь. — Пожалуй, у тебя бы получилось.
— Или я шла бы вдоль гор. Когда-нибудь
— Обязательно. Началось бы море. Или река. Зависит от выбранного направления. Но для тебя и это не проблема, верно?
— Угу, — я вернула руке прежний вид и немного поёрзала, поуютнее пристраиваясь на груди Вэйланда.
Широкой и довольно твёрдой груди. Никаких вкладок, имитирующих женский бюст, ведь ему приходилось обманывать всего лишь маленькую девочку. Для которой платье и чепец — уже признак женщины. И голос он смягчал лишь поначалу, а потом, постепенно, пока читал сказку, снова стал говорить своим обычным голосом — Россину и это не смутило.
— Может, тебе тоже попробовать поспать? Я пересяду в первую карету, а ты ложись.
— Я не хочу спать, просто так приятно расслабиться и ничего не делать.
— Тогда расслабляйся.
Большая ладонь стала поглаживать меня по плечу и руке, словно я котёнок, и мне вдруг захотелось прижмуриться и замурлыкать. Было приятно, я даже не ожидала, что мне так понравится сидеть практически в объятиях Вэйланда, было так уютно. Снова появилось то же самое чувство безопасности, что и вчера, но к нему примешивалось другое, немного странное. Хотелось тоже гладить его, тереться шекой, как будто я и правда превратилась в котёнка.
Что-то похожее я испытывала, когда купала раненного дракона в лесу и любовалась выпуклостями на его груди и животе. После то чувство слегка подзабылось — столько всего произошло, — но сейчас я настолько отчётливо вспомнила лежащего передо мной полуобнажённого мужчину, что даже кончики пальцев слегка закололо от желания прикоснуться к нему.
Интересно, я ещё когда-нибудь увижу его без рубашки? Наверное, уже никогда. Пусть даже он считает меня парнем, но не пристало принцу щеголять голышом даже и перед мужчинами.
Вэйланд за весь сегодняшний день, точнее — полдня, ни разу не оговорился, не запутался, всё время обращался ко мне как к девушке. Всё же удачно Реарден вчера придумал — говорить обо мне в женском роде даже наедине. Мы успели привыкнуть. А вот с ним самим было сложнее — я пару раз запнулась, а разок и он сам оговорился, сказал: «Я принёс». Россина вроде бы ничего не заметила, но…
— Может, мне обращаться к тебе, как к женщине, даже когда нас не слышат?
— О, нет. Я так не смогу. Для дочери я словно бы в спектакле играю, но сама посуди — какая из меня женщина?
— Честно? Страшненькая, — хихикнула я. — Знаешь, даже удивительно. Ты ведь красивый мужчина, правда, очень красивый, но вот женщина из тебя получилась так себе.
— Зато ты у нас просто прелесть, — Вэйланд легонько стукнул меня пальцем по носу, когда я подняла лицо, чтобы посмотреть — не обиделся ли.
Мне стало приятно, даже если он шутит — всё равно приятно. Это ведь настоящая я, хотя никто, кроме старого короля, об этом не знает.
— Я изменила черты лица. Может, если бы и ты слегка… — Вгляделась внимательнее, даже обвела пальцем скулу и подбородок. — Нет, слегка не получится, тут нужно всё лицо перекраивать, это я тебе как метаморф говорю. Глаза можно оставить и губы, пожалуй, тоже. Но всё остальное — нет. Никто, старше трёх лет, тебя за женщину не примет. К тому же, у женщин щетина не растёт, а ты уже начинаешь колоться.
И я снова потёрла пальцем слегка раздвоенный, совершенно мужской подбородок, переходящий в очень мужские скулы, которые венчал высокий, абсолютно мужской лоб. Ну и, конечно же, нос, который я не могла представить на лице женщины. То есть, представить-то могла, но он был бы там совершенно не на месте.
А вот губы, как ни странно, казались очень мягкими. Я знала, что он мог сжимать их, от боли или от злости, тогда они даже на вид были твёрдыми. Но сейчас, когда дракон был расслаблен и даже чуть улыбался, так и тянуло провести по ним пальцем.
Какие всё же странные желания меня посещают. Хочу погладить грудь и живот мужчины, потому что они твёрдые, и губы — потому что мягкие. И вообще, что я делаю? Сижу и вожу пальцем по мужскому подбородку! Это же неправильно!
Быстро отдёрнула руку. Надеюсь, он подумает, что я просто степень его небритости проверяю. Ну, и черты лица — на предмет возможности их изменения на женские. Точнее — абсолютной невозможности.
— Действительно, уже чувствуется, — Вэйланд потёр щёку ладонью. — Но побриться на ходу не получится, да и бритвенные принадлежности в багаже, теперь только утром. Надеюсь, Россина не заметит.
— Не заметит, — уверенно кивнула, вспоминая Вэйланда вчера, после прогулки. Щетина не бросалась в глаза даже поздним вечером. А щупать малышка его вряд ли станет. А если и станет — всё равно не поймёт.
— Когда она проснётся, можно будет остановиться, чтобы вы немного размяли ноги. Мы-то в обед хоть немного, да прогулялись, а вы так и сидели в карете.
— Ты сидел с нами.
— Но за едой-то я ходил. В таверне немного потоптался. Видела бы ты, какими глазами там на меня смотрели. Я не сразу это заметил, только когда посуду относил. В общем, теперь нам еду Глен приносить будет. В таком виде мне лучше на глаза людям не попадаться.
— Может, им просто нравятся крупные женщины? — захихикала я. — И на тебя смотрели с восхищением.
— Ага. И от восхищения плевались. В самом прямом смысле.
— Я могу сама ходить за едой. Россина привыкла к тебе, несколько минут и с тобой посидит.
— А вдруг расплачется? Ничего, Глен не переломится. Буду забирать у него корзину снаружи, чтобы малышка его не увидела, но в таверну больше — ни ногой.
— Как скажешь.
Пусть так, мне меньше забот. Да и, если честно, лучше вообще людям в своём настоящем виде не показываться. Хватит того, что меня видели в деревне Кормилицы. Посольство и вчерашняя прогулка не в счёт — я была в плаще с капюшоном, лицо было практически не видно, — а в придорожных тавернах останавливались в основном путники. Кто знает, куда они поедут и кому обо мне расскажут.