Спасти Цоя
Шрифт:
Действовать! Надо срочно действовать!
Выйдя к Памятнику Свободы, я обнаружил явное несоответствие: еще «вчера», если так можно выразиться, у подножия монумента я наблюдал почетный караул, застывший в строю с оружием в руках, а сегодня от него не осталось и следа. Так, понятно – его время еще не пришло. Шульц изумился еще больше:
– Чувак, здесь же у памятника всегда размещалось троллейбусное кольцо, а теперь… пешеходная зона, – затем, устремив взгляд вперед, куда смотрит латвийская свобода, то есть на юго-запад, громко присвистнул: – А это что еще за буча?
На углу улицы Кальке и бульвара Бастея рядом с домом, где «вчера» располагался ресторан «Макдоналдс», а сегодня, наверное, привычное для Шульца кафе «Луна», собралась большая толпа, мешавшая трамвайному движению в обе стороны. Все как ненормальные восторженно
– Чувак, почему эти люди ликуют при виде национального флага Австрии?
Я только ухмыльнулся в ответ, довольный возможностью щегольнуть эрудицией:
– Ты ошибаешься Шульц, это вовсе не австрийский стяг – там, да будет тебе известно, две красные полосы разделены белой, равной им по размерам, а здесь совсем другой флаг.
– Чей?
– Буржуазной Латвии.
– Чего ради его тут вывесили?!
– Думаю, латвийские националисты проводят городской перформанс.
– Националисты?.. Откуда им взяться в советской Латвии?
– Видимо, сидели в подполье, своего часа дожидались.
– Почему же менты их не свинтят?
– Ох, Шульц, длинная это история… Могу сказать одно: дезинтеграционные процессы в Советском Союзе уже давно запущены, через год все его пятнадцать республик обретут национальную независимость – кто с радостью, а кто и без… Вообще-то хочу тебе напомнить, что мы прибыли в 1990-й – не советский строй спасать, а Виктора Цоя.
И без лишних разговоров увел его подальше от сборища националистов, пока он не влип в какую-нибудь историю.
В совершенно пустом еще «Шкафу» Шульц отвел душу за стопкой «Кристапса» – там, к счастью, для него все было знакомо, а вот мне бар, честно говоря, не понравился, показавшись излишне мрачным, веяло от него клаустрофобией. Почему в народе это заведение прозвали так кудряво, понял сразу, как только вошел туда: замкнутое пространство без единого окна, а все стены, включая потолок, обшиты полированными дубовыми панелями, стойка бара сварганена из тех же древесных пород – своим убранством он действительно напоминал настоящий шкаф изнутри. И темно там было, как в шкафу, – лица собутыльника не разглядеть. Мы там, к счастью, надолго не задержались, выпили по сотке «Кристапса» на брата (чтобы не так тошнотворно было, для себя заказал чашечку черного кофе) и почти сразу, еще не отдышавшись, потребовали у толстого, как хряк, бармена счет – персонально для каждого.
Оставалось указать дату и время. Здесь все было предельно просто. Ленинградский поезд, как мы выяснили, прибывал в 9:20, так что время хронопортации оставалось без изменений, как в прошлый раз. А дата, конечно, была другая – я объяснил Шульцу, что ныряем на два месяца назад: нам надо вписаться в концерт «Кино» Ему, болезному, все было по барабану, главное, чтобы по дороге аккумуляторы не разрядились… Покончив с писаниной, мы двинули дальше по маршруту.
В туалете нас ожидал сюрприз. Я задержался на несколько секунд, завязывая не ко времени развязавшийся шнурок на левой кроссовке, а Шульц тем временем распахнул дверь да так и застыл в проеме:
– Чувак, ты только посмотри!
Дело в том, что утром, успешно совершив хронопортацию и крадучись покинув кабинку, мы никого не встретили – туалет был совершенно пуст, и за конторкой, которая стояла на прежнем месте, было так же пусто. И, честно говоря, мы не придали этому факту никакого значения – другим мозги были заняты, торопились выйти на улицу, чтобы удостовериться… Теперь же за ней, как и положено, находился знакомый старикан, заметно пополневший и помолодевший, свежевыбритый, в белой рубашке и неплохо скроенном пиджачке, на лацкане которого, созвучно времени и происшедшим переменам, красовался значок, этакий миниатюрный флажок свободолюбивой Латвии в миниатюре. Он быстро взглянул на вошедших, в глазах пробежала искра узнавания, рот чуть скривился, что означало нечто вроде улыбки, ведь Шульц им уже обслуживался однажды, а второй, то есть я, был при нем – значит, одна компания, для него – постоянные клиенты. Предъявленные квитанции его полностью удовлетворили, и он хозяйским жестом указал на одну из кабинок.
Мы стояли на пятом пути в ожидании ленинградского поезда – до его прибытия оставалось около пяти минут. Встречающих было раз два и обчелся. Это вселяло надежду, что обойдется без толчеи и я не провороню Пиночета. Новый день снова оказался прохладным, но, слава богу, обошлось без дождя. Что ж это за погода, когда дрожишь от холода и согреваешься анекдотами про северное лето?
Коротая время, мы с Шульцем перемывали косточки туалетному работнику: опять с утра его не оказалось на месте, что, по-видимому, «добрая» традиция для привратника или даже хороший тон – с утра пораньше бортануть некоего путешественника во времени. А если вдруг кому-то срочно приспичит перепрыгнуть время? Любопытно, что на его конторке мы обнаружили табличку с тарабарской надписью – что-то новенькое! Шульц тут же перевел мне стандартную фразу: «Технический перерыв 10 минут». А когда начался перерыв, когда закончится – покрыто мраком. Короче, хронопортируйся, как знаешь! Если сможешь… Так и представляю себе ехидную улыбочку «конторщика»!
Мне вдруг стало интересно узнать, а как выглядел наш незабвенный «лесной брат» в далеком 72-м году. Спросил у Шульца, но он честно признался, что был «на таких рогах!» и абсолютно ничего не помнит из его внешнего облика, вот только бросились в глаза орденские колодки на пиджаке – аж в три ряда!
– А может, у тебя просто в глазах троилось? – со смешком съязвил я.
– Хрен его знает! Может, и троилось, но, кроме колодок, хоть убей, ничего не помню.
В это самое время рядом с нами, дико скрежеща по рельсам стальными колесами, остановился локомотив, притащивший в Ригу состав зеленого цвета. В то время, кстати, все пассажирские поезда по всему Союзу были сплошь такого окраса – как подстриженный травяной газон. Из грязно-зеленых вагонов на платформу стали выскакивать пассажиры с багажом – по большой части сонные, с припухшими веками и помятыми физиономиями. Я решил воспользоваться отработанным приемом: достал из рюкзака пластинку, на которую мог бы клюнуть Пиночет. Я же отлично помнил, что в те годы более всего его интересовал американский психоделический рок, а у меня как раз была припасена Vanilla Fudge – та самая меченая пластинка с оторванным уголком. Одним словом, наживка для меломана.
А вот и сам помолодевший Пиночет со своим приятелем! Пока они неторопливо приближались, успел хорошо его рассмотреть. Выглядел как обычно: худосочная фигура затянута в джинсу, на ногах – кроссовки. На случай дождя (предусмотрительный!) поверх джинсовой куртки накинул голубую ветровку без капюшона с броскими рукавами белого цвета, на груди, там, где сердце, – нашивка в виде белой буквы «C» – «капитан», значит. За спиной – рюкзак из прорезиненной ткани цвета «хаки», как я понял – самопальный, сшитый им самим (как потом похвастает – из довоенного плаща деда, ремни к рюкзаку сварганил из холщовых ремней для переноса багажа). Ничего себе рюкзачок получился, как фирменный. Идет Пиночет, такой довольный, улыбается во весь рот от уха до уха – практически все зубы пока что на месте!
К сожалению, мой проверенный номер не удался – Пиночет прошел мимо, занятый разговором с приятелем, как водится, на музыкальную тему. Мне осталось только одно – окликнуть его, что я незамедлительно и сделал. Признаться, Игорь порядком удивился. Встал посреди перрона, ошарашенно глядя на меня. Мне пришлось взять его за рукав и оттащить в сторону, так как пассажиры стали натыкаться на него, раздраженно чертыхаясь. Пиночетов попутчик тоже сошел с дистанции и деликатно встал поодаль от нашей компании, с любопытством наблюдая за происходящим. Игорь же наметанным глазом сразу обнаружил Vanilla Fudge у меня в руках, и тревожно-недоуменный взгляд сразу потеплел. Ну а когда я растолковал, откуда его «знаю» – пару раз встречал в ленинградском клубе филофонистов при Дворце культуры имени Первой Пятилетки, – то он и вовсе растаял, расположился ко мне, окончательно признав меня за своего, за брата-меломана. И попросил показать пластинку, спросив уже по-свойски, какого лешего я здесь делаю. Толкнув в бок Шульца, будто оступившись, я ответил, что встречаем приятеля-рижанина, приехавшего из Питера, откуда на днях прибыл и я сам. Шульц, правильно поняв предназначенный ему жест, в подтверждение моих слов резво закивал головой. Игорь окинул нас обоих оценивающим взглядом с головы до ног и произнес очень важную фразу, от которой, честно говоря, я про себя возликовал – его слова безоговорочно подтверждали правильность намеченного мною плана и давали ответ на мучивший вопрос: