Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала

Романов Герман Иванович

— Здорово дневали, — Костя поприветствовал собравшихся за столом по-казачьи, как-никак и сам казак.

— Слава богу, — степенно отозвалась пожилая, с морщинистым лицом, но еще статная и красивая хозяйка.

По правую руку от нее сидел сорванец лет семи в белой рубашонке с вышивкой и в синих казачьих шароварах с желтыми лампасами. Точно такая же одежда была и на хозяине, только размером побольше. За ним сидела статная молодая казачка, рядом с ней девочка лет семи-восьми.

Одет был слабый пол нарядно — юбки в складках, кофточки, на шеях бусы, в ушах золотые

серьги. К его приходу принарядились, ждали их высокоблагородия.

Нину он узнал не сразу. Она сидела к нему спиной и держала на коленях сына — тот так и тянулся ручонками к накрытому столу, но мама воли не давала. Одета жена была так же, как все, видать, невестка выдала свое.

Обернувшись на шум, она взглянула на Константина своими бездонными глазами, и он понял, что пропал…

Такая красивая, что у Кости защемило в груди. Присел рядом с ней на лавку, а старый казак прошел дальше, во главу стола, но садиться на стул не стал. Костя сообразил, поднялся с лавки, одновременно встали все женщины и дети.

— Отче наш, иже еси на небеси… — раздались слова молитвы, что стал читать Осип Терентьевич, все присутствующие по окончании дружно перекрестились и расселись по местам.

Молча приступили к трапезе, видно, в доме свято чтили традиции — «когда я ем, я глух и нем». А кто заговорит за едой, получит от деда ложкой в лоб: ума-разума набирайся.

Ермаков сидел рядом с Ниной и искоса поглядывал на нее. Густые русые волосы собраны в тугую косу, скрученную в мудреный крендель на голове, открывавший безупречную шею. Выбившиеся прядки были заправлены за уши, непослушные завитушки переливались золотом в свете лампы. Белая нежная кожа казалась бархатной. Маленькое ушко с золотой сережкой так и манило покрыть его поцелуями…

Все ели рассыпчатую гречневую кашу, кто с молоком, кто с жареной рыбой, которой на столе стоял большой деревянный поднос. Но то было основное блюдо, а побаловать себя можно было еще солеными грибами и огурцами, квашеной капусткой с лучком, приправленной постным маслицем, золотистыми слитками лежали тушки копченых омулей, а отдельно — желтые куски ноздреватого домашнего сыра.

Он не смотрел в тарелку, разносолы на столе не произвели никакого впечатления: все его мысли были прикованы к Нине. Костя старался не смотреть на нее, но глаза так и косились на вздымавшуюся несколько учащенно грудь.

Она тоже ела медленно. Костя любовался ее изящными руками и точеным профилем. Длинные трепетавшие словно крылья бабочки ресницы были такими густыми и черными, что он поначалу заподозрил ее в употреблении косметики.

Он чувствовал, что серьезно рискует получить пожизненное косоглазие. Ермаков перевел взгляд на хозяина. Тот ел степенно, поглядывал на него с пониманием. Лишь в глазах промелькнули один раз веселые бесенята и хитрая улыбка утонула в густой бороде.

Нина! Он слышал только ее дыхание. Исходящий от нее запах, такой дурманящий и притягивающий, кружил ему голову. Он не мог определить, что это. Что-то неуловимое, похожее на аромат распускающейся листвы и молодого весеннего ветерка, чуть раскрывшегося бутона и гречишного

меда…

Нина перестала есть, осторожно повернула голову в его сторону и встретилась с ним взглядом. Она улыбнулась, и Ермаков, не отрывая от нее глаз, слегка коснулся рукой ее колена. Она опустила руку под стол и крепко сжала его ладонь.

Хозяин громко кашлянул, Нина посерьезнела. Хозяйка вышла на кухню и вернулась с большой миской, полной домашней стряпни.

И выпечки было изрядно — традиционные творожные шаньги, расстегаи, пироги с начинкой из грибов и картошки, домашнее печенье с изюмом. И к самовару с чаем были придвинуты чашки с медом и вареньем, а вот сахара на столе не имелось, как и хлеба.

Хозяйка поставила перед Костей большую чашку, где было хитрое варево из больших кусков мяса, картошки, капусты и лука — его именовали казачьим паштетом.

Костя удивился — отчего это ему одному мясо поставили, а все остальные за столом налегают на рыбу и выпечку. Хотел было спросить, но осекся — рождественский пост же идет. А пост не соблюдают хворые, беременные, малые детишки, те, кто в дороге находится, и те, кто воюет. Вовремя заметил, что Ванятка сует в рот кусок вареной курицы, а маленький Осип держит в руке солидный кус домашней колбасы.

Осип Терентьевич достал засургученную бутылку водки, а хозяйка быстро поставила на стол два стакана. Вот тут Ермаков оторвался от паштета и уважительно сказал:

— Ты уж меня извини, хозяин, но я приказал своим солдатам и казакам не пить. И негоже будет, если я собственный приказ нарушать буду. Тем более этой ночью мне трезвая голова нужна…

— Добро! — как показалось Косте, Осип сказал с облегчением в голосе и убрал бутылку.

После чего за столом надолго воцарилась полная тишина. Костя немного осмелел и теперь уже полностью положил руку на колено Нины. Она молча ела. Лишь изредка отводила глаза в его сторону да придвинула ногу чуть поближе к нему.

Ели долго, но все имеет конец — после чая и благодарственной молитвы молодые женщины стали убирать посуду.

— Благодарствую, Полина Сергеевна! — сказал Ермаков хозяйке, а Осип только чуть кивнул.

— На здоровье, Константин Иванович! — напевно ответила пожилая казачка, подхватила на руки Ивана и пошла в комнату, которая отделялась от кухни обычной занавеской.

За ней потянулись внуки — понятно, отбой в танковых войсках. Костя чуть улыбнулся — Иван принял хозяйку за бабушку и криков не устроил, молодец.

Алевтина и Нина, быстро убравшись, сразу же разошлись по комнатам — невестка за занавеску, к детям и свекрови, а жена, обдав Ермакова пылающим взглядом, в другую комнату.

Хозяин чуть слышно крякнул что-то вроде «ну, ваше дело молодое, а потому комнату отвели наособицу» и достал жестяную банку и Костины папиросы, которые он забыл в домике с живностью. Кто принес их и когда, Ермаков даже не мог сообразить…

— Ты покури здесь, ваше высокоблагородие, дух твой надолго останется, и жене твоей, и нам легче будет. Рисковый ты офицер, ваш бродь, раз решился Глазково штурмовать с такой малостью…