Спасти обязан
Шрифт:
Совещание закончилось. Путчисты договорились собраться вновь вечером, когда настанет время развозить по заранее определенным точкам бомбы и окончательно определяться с ультиматумом. Воинские части, которые должны были поддержать заговор, со вчерашнего дня находились в повышенной боевой готовности, ждали только приказа, чтобы ринуться на Москву. А нам предстояло решить, как помешать этой авантюре, ставящей под угрозу жизнь многих и многих людей. Участники совещания один за другим покидали зал, и Стас уже хотел выключить монитор, но я удержал его руку.
– Погоди!
Мы чуть не пропустили самое главное для нас. Когда в зале оставались только один из генералов и полковник, старший по званию кашлянул, оглянулся на дверь и сказал:
– Ты вот что, Васильич. С этими мудаками думскими спорить резона нет. Привыкли у себя языками ляскать. Если все получится - и их уберем. А спасателей сраных после того, как Круталова вернешь, все же пусти в расход. Так спокойней будет. Ишь - денег им своих жалко стало! Свидетелей в таком деле быть не должно, и ежу ясно. Ты меня понимаешь?
– Так точно, Алексей Степанович!
– вытянулся полковник.
– Все сделаю в лучшем виде. Тех, что в изоляторе сидят - тоже?
– Не-ет, тех ты оставь. Они ничего не знают, глядишь, действительно пригодятся. И установку береги. Не придумал, пока, как ее употребить, но было бы желание... Ну, пойдем, а то подозрительным покажется, что мы здесь шушукаемся.
Они вышли.
– Вот же суки!
– изумился Стас.
– Что мы им так дались? Какие из нас свидетели? Хотя...
Он щелкнул клавишей на пульте, и из прорези выскользнула видеокассета.
– Я все их гадские посиделки записал. Будет что показать, где надо!
– Это ты хорошо сделал, хвалю!
– послышался за нашими спинами голос Хромова.
Мы подпрыгнули, как ужаленные. Полковник сидел свежий и улыбающийся, словно и не он только что храпел в кресле, набравшись «до бровей».
– Клоуна из себя строите, Александр Николаевич?
– раздраженно спросила Настя.
– Ни боже мой!
– заявил мнимый пьяный.
– Просто у каждого из нас своя роль в этом спектакле. У меня - вот такая. А если серьезно, ребята, не по душе мне вся эта возня с бомбами. Не игрушки, ведь. Я вас сюда притащил, чтобы послушали, что эти... слова даже подобрать не могу, задумали. Потому и прикинулся пьяным. С пьяного спрос меньше, в случае чего. Но услышал, как они вас убрать собираются и не удержался. Да вы и сами теперь видите, какая это революция готовится. Разве такое можно допускать? Когда все задумывалось, честно считал, что добром кончится. Правительство мудацкое и впрямь менять надо, иначе совсем в дерьме окажемся. Планировалось только попугать возможным взрывом, чтобы ушли и не позорились. Но теперь понимаю, что если в Кремле упрутся, наши кретины действительно бомбу взорвут, может быть, и не одну. Люди-то при чем тут? Я присягу стране давал, а не генералам с депутатами. Вот и буду стране служить. Давайте соображать, что мы можем сделать. Так, чтобы и самим живыми остаться. Думаете, меня по головке погладят и орден дадут, если узнают, что я против своих командиров пошел? Рядом с вами к стенке прислонят. Вот на такой риск иду, цените. Не вру, гадом буду, как выражаются в определенных кругах. Ну, мысли есть?
И мы, обменявшись взглядами, доверились ему. А почему бы и нет? Времени, чтобы устраивать проверку на лояльность у нас попросту не было. Если путч назначен на завтра, а в наши тела возвращаться будем в ближайшие часы, то времени вообще ни на что не оставалось.
Глава 29
Я едва успел вернуться в свою комнату и упасть на постель, как в дверь постучали. Заглянул тот самый краснорожий полковник, которого мы видели на совещании. Он силился растянуть губы в приятной улыбке, но получалось это у него плохо. Выходил какой-то напряженный оскал, словно на лице не хватало кожи.
– Глеб Сергеевич? Здравия желаю, полковник Степанцов. Хорошая новость. Установку вашу наладили, и теперь можно будет освободить вас от этого тела. Рады?
Я постарался изобразить восторг, надеясь, что у меня получится лучше, чем у него.
– Какие сомнения? Что, прямо сейчас пойдем?
– Если вы не против, то желательно прямо сейчас. Ваши специалисты уже ждут.
– А где Александр Николаевич? Вроде бы он нами занимался?
– Полковник Хромов приведет девушку. Он у нас галантным кавалером слывет.
– Ну, тогда вперед!
С порога оглядел комнату - не забыл ли чего-нибудь. Ведь возвращаться сюда, скорее всего, не придется. И пошел по коридору вслед за Степанцовым. Полковник ступал тяжело, чуть косолапя, резко отмахивая правой рукой. Я шел и думал, чувствует ли он что-нибудь, заранее зная, что этот путь для меня - последний. Дать ему, что ли, по загривку, забросить в пустую комнату и дальше идти одному? Нет, рановато. По загривку всегда успеется. Надо сначала выяснить, где находится установка, и какой около нее расклад сил. Настя тоже будет там. Хромов должен привести и Стаса. Все согласно приказа, ведь наш третий товарищ - тоже свидетель.
Аппаратуру установили двумя этажами ниже того, на котором мы жили. Большая комната с низким потолком, очевидно, была раньше гимнастическим залом - в углу стопкой лежали дерматиновые маты, блины для штанги. Имелись также шведские стенки, еще какой-то спортивный инвентарь. В воздухе витал неистребимый, хотя и порядком подвыветрившийся запах пота и пыли - непременный признак подобных мест. Вентиляция на базе оставляла желать лучшего, как и многое другое.
Установка расположилась прямо посередине зала. К двум камерам от щита на стене тянулись толстые армированные кабели - энергии для переноса матриц требовалось много. Поодаль стояли два контейнера, где, как я знал, хранились наши с Настей настоящие тела. Оставив полковника разговаривать с инженерами Центра и, только помахав им приветственно рукой, я устремился к контейнерам. Они были автономными и могли сохранять тело без ущерба для него довольно длительное время - год или около того. Потом, если сознание не возвращалось, начинались необратимые изменения в спинном мозге. Но столь долго не могло длиться ни одно задание. Мы с Настей и так уже побили все рекорды пребывания в чужом теле. Перед началом перехода нам еще предстояло пройти врачебный осмотр, чтобы установить, не случилось ли чего-нибудь экстраординарного. Врачи уже наладили свои приборы и ожидали нас.
В передней части контейнера имелось небольшое прозрачное окошко, сквозь которое можно было увидеть лицо тела. Обслуживающий персонал установки мрачно шутил: «Как в цинковом гробу». Что действительности почти соответствовало. Я заглянул в контейнер и не узнал себя. В этом теле отсутствовал разум и открой оно сейчас глаза, в них не было бы ничего, даже безумия. Пустота. Иногда появлялась суеверная мысль - уж не пресловутую ли душу переносит наша установка? Я притерпелся к виду себя, лежащего в контейнере и не испытывал никаких неприятных эмоций. Хотя, на первых порах зрелище это потрясало.
Смешно, но за время моего отсутствия у тела выросла приличная щетина, больше похожая на небольшую бородку. Конечно, все жизненные процессы замедлялись, но вот волосы и борода росли по-прежнему. Экая же я буду образина, когда выйду из камеры! И ведь побриться времени не будет! Ну, да ничего, лишь бы живым отсюда выбраться, сбрить эту поросль всегда успею. Или не брить, так оставить? Вроде ничего смотрится. Надо будет у Насти спросить, как мне лучше.
Я старался думать о пустяках, чтобы не нервничать. При аварийной посадке в Крестополе, когда моя голова проломила переборку, микрочип переходу не должен был повредиться. Но все же...