Спасти «Скифа»
Шрифт:
Видимо, понимая это, старший лейтенант несколько часов назад отдал приказ, который, по его расчету, должен был заставить всех уважать его и даже бояться – как того и требует отношение всех потенциальных паникеров, трусов, дезертиров и прочих скрытых врагов народа к особому отделу, в котором служат люди с особыми полномочиями.
Приказ, отданный новеньким особистом, при всем желании не мог отдать его предшественник, убитый неделю назад капитан Ребриков. Погиб он глупо, как гибнет большинство на войне: сопровождал дезертиров в особый отдел фронта, но едва машина отъехала от передовых позиций, как попала под авианалет, и была уничтожена прямым попаданием. С кадрами, видать, туговато, раз на замену прислали
Офицеры отдали друг другу честь, что, очевидно, выглядело проявлением вежливости, соблюдением предписанных уставом правил, но никак не проявлением взаимного уважения. Когда особист появился, конопатый часовой, видимо, считая свою миссию выполненной, отошел в сторону, хотя автомат по-прежнему держал наизготовку – мало ли, что взбредет в голову нахальному капитану.
– Может, сразу все решим, старший лейтенант? – спросил Сотник.
– Товарищ.
– Чего?
– Товарищ старший лейтенант, – Алферов расправил плечи, чтобы самому себе казаться выше Михаила. Хотя оба они были примерно одного роста, а по возрасту Сотник был старше всего лет на пять, что во время войны вообще разницей не считалось, и случалось так, что ни разница в возрасте, ни воинское звание совсем не имели значения, когда позицию накрывал шквальный минометный или артиллерийский огонь. – Вы забыли, как военнослужащие обязаны обращаться друг к другу?
Сотник скрипнул зубами.
– Я тебе, старший лейтенант, ничего и ничем не обязан. А вот ты обязан отменить свой приказ и освободить из-под ареста товарища старшего лейтенанта Гайдука, заместителя командира роты полковой разведки. Моего заместителя, понимаешь?
– Я все прекрасно понимаю, капитан, – Алферов старательно сохранял спокойствие и даже попытался изобразить ухмылку. – Допустим, я на фронте не так давно. Только своим делом в тылу занимаюсь не первый…, – хотел сказать «год», но в последний момент передумал, не желая давать разведчику дополнительный козырь и ловить себя на слове, – не первый месяц. И уже слишком хорошо знаю, что разведчики в войсках – этакая особая каста. Неприкасаемые, если можно так сказать. Потому им многое позволено и многое прощается. Чего законы военного времени допускать не должны.
– Сам додумался?
– У меня, капитан, высшее образование. Не ускоренные офицерские курсы, а серьезная, капитан, серьезная теоретическая подготовка, – теперь Алферов говорил тоже громко, старательно работая на публику, – спор известного своей независимостью командира разведчиков с особистом, с которым спорить себе дороже, уже привлек внимание окружающих.
– И что с того? Это профессоры очкастые тебя научили арестовывать боевых офицеров?
– Пускай твой Гайдук – хоть десять раз боевой офицер. Даже вот так: то, что задание командования не выполнил опытный боевой офицер, а не разведчик-новичок, только обостряет ситуацию и усиливает подозрения.
– Какие подозрения?
– Капитан, – вздохнул Алферов, всем своим видом показывая, как ему неловко за ошибки собеседника. – Давай не будем здесь изображать святую невинность, ладно? Не говори, что не читал личное дело своего заместителя.
– Когда я отправляю человека за линию фронта, меня волнуют другие его дела. Папочки с документами и что там написано – меньше всего.
– А зря, – особист театрально развел руками. – Если так посмотреть, тебя тоже следует арестовать до выяснения.
Слова прозвучали в неожиданно наступившей тишине. Сотник невольно сжал кулаки.
– Так чего – давай, а? Прикажи сдать оружие, сажай к Пашке Гайдуку, где он там у тебя… Потом скажешь, за что, или уже?
– Потеря бдительности. Преступная халатность. Поручение ответственного задания политически неблагонадежной личности.
– А еще точнее?
– Пожалуйста, раз на то пошло, – Алферов снова вздохнул, как человек, которого обстоятельства и глупость окружающих вынуждают делать неприятные вещи. – Отец старшего лейтенанта Гайдука в 1937 году арестован и осужден в городе Харькове как враг народа, участвовавший в шпионской организации, проведшей ряд диверсий на Харьковском тракторном заводе и готовивший покушение на товарища Сталина. Признание его, написанное собственноручно, имеется. И тот факт, что студент Харьковского университета Павел Гайдук от отца публично отрекся, еще ни о чем не говорит. Допустим, он хотел, чтобы не выгнали. Ну, неважно… Дети врагов народа незаслуженно прощены партией и лично товарищем Сталиным. А ведь каждый из них, я уверен, только и ждет возможности отомстить советской власти.
Объяснение незаметно даже для Сотника превратилось в речь, которую оперуполномоченный особого отдела произносил гордо, понимая – возразить ему никто не сможет. Даже этот капитан – пускай даже его глаза с каждым словом сужаются, а губы стискиваются в тонкую нехорошую линию.
– Ну? – выдавил из себя Михаил.
– Не стоит изображать непонятливого, капитан. В разведке таких не держат, – особист снова ухмыльнулся. – Я не знаю, как человек с такой биографией попал в разведку полка. Пускай он даже отлично воевал и получал награды с благодарностями. Но факт остается фактом: вчера утром противник неожиданно перешел в контратаку, командование фронтом потребовало «языка», за линию фронта отправили группу во главе с Гайдуком… Пока все верно, капитан?
– Я сам лично отправлял группу, – Михаил сглотнул тяжелый ком, зная, чем закончит особист, – собственно, он и не думал услышать что-то другое.
– Значит, вы не снимаете с себя ответственности за случившееся, – довольный победой своей логики над чужими эмоциями, Алферов кивнул, перейдя при этом на «вы», – ведь теперь выяснение отношений плавно перешло в официальное объяснение: – По крайней мере честно.
– И что же, по-вашему, случилось? – принял его правила Сотник.
– Вернулся один Гайдук. С мертвым «языком». Его пояснения, что якобы не заметил, когда именно пленного немецкого офицера подстрелили, не лезут ни в какие ворота. В такой важный для фронта момент вернуться с той стороны без товарищей и с мертвым фашистом на прицепе, да еще пытаться что-то объяснять… Тем более, что это не первый случай, когда именно старший лейтенант Гайдук приносит с задания труп…
Алферов мог бы говорить еще долго. Только Сотник не собирался больше слушать. Он вдруг поймал себя на мысли, что слишком долго терпит бред этого сытого особиста, который не прикидывается, ни с кем не сводит одному ему понятные счеты: на полном серьезе он искренне верит в то, что Павел Гайдук, сын репрессированного харьковского инженера, сам является врагом народа. И что застреленный при переходе линии фронта захваченный немецкий офицер – спланированная Гайдуком диверсия. И даже гибель ребят из его группы на его, сына врага народа, совести. Его месть Красной армии и советской власти.
Оперуполномоченный особого отдела полка старший лейтенант Алферов искренне верил в возможность подобных заговоров. Он с горячим сердцем искал и находил врагов. Он пытался навести во вверенном ему полку порядок. Его так учили, он оказался среди лучших учеников.
Но Михаил Сотник, которого Пашка Гайдук однажды волок на себе через линию фронта под обстрелом, в лютый мороз, еще со школы терпеть не мог первых учеников. Дворовые пацаны в его родном Сталино ненавидели вечно правых выскочек, которые жаловались на поселковую шпану родителям, а те – участковому. Который сам вышел из таких вот поселковых, прошел Гражданскую и которому проще было договориться с сыновьями своих однополчан-работяг, чем с сыночками начальства.