Спасти СССР. Манифестация
Шрифт:
– Отто, - сказал Корсини задушевно, - у меня есть для вас чудесная новость. Вот буквально минут сорок назад к Луиджи завезли наисвежайших палтусов, а он, скажу вам по секрету, умеет совершенно восхитительно их готовить. Правда, должен предупредить, что удовольствие это не из дешевых.
– Сорок минут назад...
– откликнулся немец задумчиво, - да, я что-то такое слышал. Я вас понял. Что, и правда так вкусно?
– Уверяю, - голос Корсини подобрел, - редкость неимоверная. Пальчики оближете.
– Звучит весьма соблазнительно. Что ж, я буду рад оценить
– Тогда через полчаса, как обычно?
Генерал дождался ответа, нажал на рычаг и набрал второй номер.
– Алло, Ганс? У меня есть для вас чудесная новость...
Тот же день, чуть раньше
Ленинград, Измайловский проспект
Привычный утренний распорядок в нашей квартире в эти дни причудливо перетасовался: теперь меня поднимали последним, и, пока я плескался, мама на кухне заплетала Мелкой косички - каждый раз по-новому, а потом волокла ее, все еще сонную, в прихожую к зеркалу и вертела перед ним, точно куклу.
Когда сегодня я вышел в коридор, на ходу дотирая взъерошенные волосы полотенцем, мама повернула ко мне смущенную Мелкую и, удерживая ее за плечи, воскликнула с гордостью:
– Ну, разве не прелесть?
– Прелесть, - кивнул я одобрительно, а потом усмехнулся, - но, мам, ты уж тогда скажи прямо, чего добиваешься. Может, и договоримся?
Мама неодобрительно поджала губы.
– Сегодня папа выписывается, - я, посерьезнев, перекинул полотенце через плечо, - Тома съезжает...
– Не слушай его!
– мама крутанула Мелкую к себе лицом и проговорила с напором: - Заходи в любое время, без приглашений, сама. Поняла? И на ночь тоже. Ну...
– она коротко прижала девочку к себе, отпустила и перешла на деловой тон: - Все, я побежала на работу. Завтракайте, в школу не опаздывайте. Андрей, - она влезла в поданное мною пальто, обернулась и сверкнула на меня глазами, - чтоб проконтролировал сегодня, что у Томочки там все в порядке! Ты понял?!
Дверь за мамой захлопнулась. Мы в молчании двинулись на кухню. Я переложил с горячей сковороды на тарелки тонкие замасленные макароны-соломки и щедро присыпал их уже натертым сыром. Потом устроился на углу стола рядом с Мелкой и ненадолго задумался.
– Знаешь, а ведь нам с тобой крупно повезло, - нарушил я установившуюся было тишину.
Мелкая посмотрела на меня с вопросом.
– Мы живем в том месте и том времени, где большинство людей еще являются людьми, - подвел я итог своим размышлениям.
– Может быть, "уже"?
– предположила, помолчав, Мелкая, - дальше же будет лучше?
Я покрутил вилку, а потом неуверенно пробормотал:
– Может быть и будет...
– намотал макароны и отправил в рот. Прожевал, потом неожиданно для самого себя продолжил: - Ты не поверишь, но это от нас с тобой сильно зависит.
И поперхнулся - настолько умным и пронзительным был взгляд у Мелкой, когда я, подняв глаза, на него напоролся.
– Почему?
– как-то необычно спокойно и уверенно улыбнулась она, - я ж тебе верю. Как ты мог это забыть?
– Никак не могу к этому привыкнуть, - признался я, сглотнув, и проворчал смущенно: - Ешь, давай, пока не остыло.
Оставшийся завтрак прошел в уютном и неторопливом молчании. Не знаю, о чем морщилась складочка над переносицей у Мелкой, я же прокручивал в уме свежий улов: теперь мне стало известно, кем именно является тот самый чернявый Минцев из Большого Дома.
Это знание меняло многое: имея в своем распоряжении целый штат контрразведчиков высочайшего класса, Андропов в моем деле предпочел опереться на лично преданного диверсанта.
Такой выбор говорил о многом. Если Председатель КГБ, отринув характерную для него осторожность и лояльность, все же начал столь рискованную лично для него игру (а чем бы это еще могло быть?), то из этого проистекали весьма интересные выводы.
Ну, во-первых - получилось. Он принимает меня всерьез - серьезней некуда. Я достучался до небес, и это приятно.
Во-вторых, и это было, пожалуй, самым важным - можно было предположить, что у Андропова уже сложился свой проект развития советского общества, иначе бы он в такую острую игру просто не полез - он не был карьеристом. А, раз все же полез, то, значит, текущий состав Политбюро перпендикулярен его идеям.
Это было для меня неожиданным. Я представлял, по воспоминаниям доживших соратников, намерения Андропова относительно переустройства СССР в начале восьмидесятых, но не подозревал о наличие таковых уже в семьдесят седьмом. Мне всегда казалось, что именно в предстоящие годы Юрий Владимирович постепенно перерастет рамки Комитета и самоозадачится вопросами социально-стратегическими - недаром же в восемьдесят первом, после смерти Суслова, именно его выдвинули на идеологию: созрел, наконец. Сейчас же выходило, что он уже проделал хотя бы часть этой работы.
Значит, поставив год назад на него, я сделал правильный выбор. Осознание этого наполнило меня гордостью: хотелось выпятить грудь и мощно постучать в нее кулаком.
Теперь мне предстояло скорректировать свои текущие планы с учетом этого важного обстоятельства: раз из-за плеча Юрия Владимировича не торчат любопытные носы коллег по Политбюро, то можно подкачать ему компромат для подготовки к расчистке политического поля в период после Брежнева.
– Я - все, - Мелкая уже успела помыть нашу посуду и переодеться в школьное, а я до сих пор воевал с тугими петлями на манжетах, - давай, помогу.
"Щербицкий и Гришин", - решил я, протягивая ей руки, - "Романов уже отыгран. И Громыко - на всякий случай. К тому же, МИДовский гадючник давно пора проредить. А Кавказ и Средняя Азия пусть тогда подождут своей очереди. Расчищать надо с основных столиц. Да, все так... Остается набрать фактуру и выбрать темп и форму подачи материала".
– Готово, - жизнерадостно прощебетала Мелкая.
По причинам, слишком сложным для моего понимания, сегодняшнего переезда во вновь снятую квартиру она ожидала с каким-то радостным нетерпением.