Спасти Золотого Дракона
Шрифт:
Сейчас Мэггон, как и обычно, восседал на своём троне, обдумывая что-то своё. Не из тщеславия он любил сидеть именно тут, в тронном зале, а просто здесь, в этом порсторном помещении, где легко дышалось и думалось, всегда было спокойно и тихо, а трон, созданный специально для своего хозяина в одном далёком мире искусныс мастером, был выполнен из особых пород деревьев, чья энегретика наиболее подходила, по мнению мастеров, Мэггону, и потому не было во всём Валинкаре удобней места для раздумий, чем тронный зал. Вообще, до этого года трон на протяжении всей истории Валинкара был единственной вещью, принесённой с другого мира.
Этот день не сулил ничего плохого или опасного, хотя, даже если бы и сулил, Мэггон бы не смог понять или ощутить это: несмотря на магические способности, природного чутья и интеиции у него не было ни на грош. Он давно уже мог бы заметить назревающий конфликт, но не заметил, поскольку совершенно недооценивал масштабов проблемы и не искал её первопричин. Сейчас сидящий на троне седой мужчина мог показаться мудрым, и он действительно был таковым, однако мудрость его распространялась на правление своим народом и совершенно не касалась межличностных отношений.
Тяжёлые кованые двери в зал распахнулись, выводя владыку из задумчивости и заставляя взглянуть на вошедшего. Им был Лайгон, так ничего и не подозревавший о своём происхождении, окружённый заботой и любовью отца, брата, сестры и приёмной матери, которая не делала различий между ним и родными детьми. И всё-таки какое-то чутьё мешало этому стройному черноволосому мужчине, который выглядел гораздо моложе своих лет, как и полагается полубогу, замершему в своей молодости на долгие тысячелетия, наслаждаться жизнью. Словно чувствуя, что он не такой, как другие валинкарцы, он был одинок и замкнут, хоть его сестра и брат постоянно пытались расшевелить его и принять в компанию своих друзей. Но Лайгон был слишком вспыльчив, обидчив и болезненно воспринимал свои неудачи, которых было много, поскольку он всё же был слабее остальных. Поэтому он не любил компании и вообще старался избегать общения. Было ли так всегда или стало совсем недавно, Мэггон не мог бы ответить. Он лишь заметил, что в последнее время всё дошло до того, что только Лаивсена могла добиться от Лайгона хоть какого-то содержательного разговора, не рискуя при этом быть задетой или высмеянной им. Мэггон стал замечать это совсем недавно и потому много думал об этом, но никак не мог понять, что мешает его старшему сыну прижиться в Валинкаре, где никто, кроме самого Мэггона и его супруги Элары не знал правды о нём. Элара списывала всё на менталитет людей, которых валинкарцам при всём желании никогда не понять и к которым в некоторой степени относился Лайгон. Владыке было прекрасно известно о склонности людей к депрессиям, злобе и ожесточённости, излишней эмоциональности и мнительности, но ему всегда казалось, что это всё результат каких-то событий их жизни, а не простая данность. У Лайгона этот набор неприятных качеств тоже не был простой данностью, но Мэггон и представить себе не мог, насколько простая причина у всего этого. Он очень плохо знал людей и слишком легкомысленно относился к тому, что его старший сын всегда отличался от других.
Мысли владыки часто выстраивались в замысловатые цепочки и уводили его далеко от реальности. Вот и сейчас, за то недолгое время, что потребовалось Лайгону на преодоление расстояния от дверей до трона, Мэггон успел подумать о многом. Он подождал, пока молодой человек приблизится. Все его движения и быстрые шаги говорили о том, что он снова чем-то не доволен. Мэггон замечал, что сыновья с недавнего времени постоянно соперничали, но Лаивсена, как любящая сестра, всегда находила дипломатический подход к решению проблем. Однако проблем от этого меньше не становилось. Мэггон отлично знал, что полукровки – это всегда опасность. Смешение кровей даёт подчас самые неожиданные эффекты. Лайгон уступал в силе даже самому хилому валинкарцу, зато магией владел едва ли не лучше самых сильных магов. И это при том, что свою страсть к магии Лайгон старался скрывать, пытаясь заставить всех окружающих поверить в то, что он так же силён, как они. Совершенно естественно силён, безо всяких магических подпиток. Но Мэггон отлично всё видел, хоть и не придавал должного значения происходящему, занимаясь решением своих задач.
Лайгон остановился около трона и елейным голосом обратился к владыке:
– Объясни мне, отец, в чём причина того, что все вокруг считают, будто наследный принц – Феронд. Я, кажется, старше его на два года.
Владыка ответил далеко не сразу. В его памяти всплыли воспоминания, которые всегда всплывали, стоило Лайгону спросить о чём-то подобном. Нынче было не самое подходящее время для разговора по душам. Мэггон не ведал этого, но разговор отсрочить пытался. Феронд был образцовым валинкарцем, тем, какого можно было оставить во главе народа после себя и быть уверенным, что он всё сделает правильно, будет любим и почитаем своими сородичами, а впоследствии обзаведётся достойной семьёй и наследниками. Да, в младшем сыне Мэггон был уверен. Пожалуй, Феронду не хватало лишь магических сил, но владыка полагал, что это дело времени. Сам он не помнил себя в таком возрасте за столь долгую жизнь и предполагал, что в те давние дни и сам мало, что мог, в отличии от стоящего сейчас перед ним молодого мужчины, который прожив столь мало успел многому научиться. Что отвечать ему, Мэггон в любом случае не знал.
– Я ещё намереваюсь прожить не одну тысячу лет, – решил отсрочить внятный ответ Мэггон. – Правитель – я, и не стоит делить мой трон раньше времени. Так что, что бы ни говорило население Валинкара, сейчас это не имеет никакого значения.
– А для меня имеет! – повысил голос Лайгон.
Было трудно отрицать, что за последние месяцы он стал более агрессивен, хоть и старался скрыть это. Мэггон видел, как внутри этого полубога закипала ярость, как магическая энергия становилась практически осязаемой вокруг него в такие минуты. Это начинало всерьёз беспокоить владыку: ни у кого, кроме него самого, не было столь уж развитых магических способностей и что ожидать от полукровки, он не знал.
– Устрой турнир! – продолжал Лайгон. – Я читал, во многих мирах так поступают, чтобы разрешить спор о том, кто сильнее! Ведь дело в силе, не так ли?
– Ты слишком много времени проводишь в библиотеке, сын, – мягко улыбнулся Мэггон, снова решив не отвечать на вопрос. – Если ты прочитаешь все книги сейчас, чем станешь развлекаться последующие тысячелетия?
– Напишут новые, отец! – Лайгон не намеревался поддаваться на миролюбивый голос отца. – Не в нашем мире, так в других!
– Мы не посещаем чужие миры, – печально покачав головой, напомнил владыка.
– И очень зря! – заметил молодой человек. – Уверен, там много интересного, и у других рас можно многому научиться.
Мэггон помрачнел. В эту самую минуту он впервые подумал, что с Лайгоном могут возникнуть проблемы, которые невозможно предугадать. Он ответил строго, решив своим тоном напомнить, кто здесь главный:
– Запрет на посещение других миров наложен тридцать восемь лет назад, и никто не нарушит его. Забудь об этом! Ясно?
Казалось, молодой человек не услышал или не захотел услышать отца. Он оставался по-прежнему раздражённым, но услышанное ничуть не усугубило его плохого настроения, хоть и сказанные Мэггоном слова прозвучали сурово.
– Почему именно тридцать восемь лет назад? – спросил Лайгон, который всегда умел придираться к словам. – Что произошло в тот год, когда родились Лаивсена и Феронд?
Мэггон нахмурил свои седые густые брови: от столь прямых вопросов он уходил и прежде, но почему-то именно сейчас, глядя в полные негодования зелёные глаза своего сына, он понял, что вечно уходить от этого разговора он не сможет. Он решил, что пришло время раскрыть свои тайны, не подозревая, во что ему выльется это решение.
Последующие дни после этого разговора, в котором Мэггон решил рассказать и рассказал сыну всю правду, Лайгон не выходил из своей комнаты, которую защитил магией для того, чтобы не слышать, что говорили приходящие навестить его Лаивсена, Феронд и Элара. Мэггон, чуть больше остальных знающий людей, знал, что всё бесполезно, и Лайгон покажется лишь когда сам того захочет. В те дни старший сын владыки думал о многом. Теперь всё стало для него понятно: и физическое превосходство валинкарцев, и причины, по которым ему никогда не понять народ Валинкара и, соответственно, не занять трон своего отца. В те самые дни Лайгон твёрдо решил изжить из себя всё человеческое и забыть о своём происхождении, чтобы чувствовать себя истинным валинкарцем, даже куда более сильным и могущественным, чем сами чистокровные жители Валинкара, а со временем вознести себя и над ними, став уникальным в своём роде магом. Он был уверен, что у него получится. По крайней мере, в магии он достиг уже весьма достойных результатов, а ведь не прожил ещё и первой сотни лет. В конце концов, впереди было много времени для совершенствования своих способностей и становления величайшим из всех обимтателей всех миров.