Специалист
Шрифт:
— А с доказательной базой, говоришь, у вас туго? — зло спросил Обнорский.
Никодимов поднял на него острый, проницательный взгляд. Несколько секунд они смотрели друг на друга в упор. Потом опер спокойно ответил:
— Да, господин журналист, у нас туговато. Не взыщите.
— Извини, — сказал Андрей.
Он понимал, что не прав. Чувствовал: малознакомый опер из периферийного Пскова человек не равнодушный. Именно он ползает «по земле», собирает эту самую доказательную базу. Он ходит на ножи и пули, спасая толстосумов, которые запросто обливают
— Извини, — сказал Андрей.
— Ладно, — ответил Никодимов, — проехали. Тем более что в известной степени ты прав… Может — в парилку?
— А пойдемте, — подхватил Вадик. Споры об эффективности работы правоохранительных органов, особенно по оргпреступности, у них с Обнорским возникали уже неоднократно. Это, в общем-то, и спорами назвать нельзя. Скорее — обмен мнениями. Оба хорошо понимали и причины и следствия. Просто видели это с несколько разных точек зрения. Сейчас Вадик хотел сгладить неловкость… Но в сауне Никодимов сам вновь коснулся этой же темы:
— В известной мере, Андрей, я с тобой согласен: люди гибнут, получают увечья… Физические, моральные. А мы, как бараны, упираемся в доказы. А какие, к черту, доказы, когда эти гоблины уже окончательно запугали людей? Не то что со свидетелями — с понятыми проблема. Люди боятся. И вся эта жирующая, оборзевшая гопота все больше и больше убеждается в безнаказанности. А мы… — Никодимов махнул рукой, замолчал. Но через несколько секунд продолжил:
— А вот Сереге доказы не понадобились.
— И? — спросил Обнорский. Снова застучали молоточки в висках.
— И устроил такое мочилово, что наши местные гоблины в штаны наложили. Он их как собак отстреливать начал… Буратиночка со страху в Испанию слинял на отдых. Отсиживался там, пока Серегу не пришили.
— Так его?.
— А у тебя что, есть другая информация? — Никодимов посмотрел на Обнорского острым, проникающим внутрь взглядом.
— Какая у меня информация? — пожал плечами Андрей. — Так, наклевывалась одна идея… оказалось — фантом.
Он испытывал разочарование. Та версия, что стала оформляться вокруг личности и подлинной истории Автора, разрушилась в одно мгновенье. Молоточки стихали…
— Жарко, — сказал Резаков. — Я в бассейн. Он легко поднялся и запахнулся в простынь, как римлянин. Твердым шагом легионера питерский опер вышел из сауны. Обнорский тоже встал и вяло повесил простыню на плечо. Она свисала безвольным белым флагом — позорным символом поражения. Когда он уже взялся за ручку двери, Никодимов негромко сказал ему в спину:
— Андрей, погоди. — Что? — Обнорский обернулся, рассеянно посмотрел назад.
— Если где-нибудь пересечешься с фантомом, передай — псковская братва в его смерть не поверила. Его до сих пор ищут. Смерть пяти членов группировки ему не простят. Им до него необходимо добраться… хотя бы для поддержания своего крутого имиджа. Тут, сам понимаешь, своя мораль и этика. Если, конечно, эти понятия уместны.
Андрей замер. Вид у него был довольно нелепый. Он ничего не понимал. Слишком много противоречивой информации свалилось на него за время короткой беседы с Никодимовым. (Что тебя интересует? — Все. — Все — это слишком много.) Рассказ псковского опера ломал все представления о реальном: заложник, который считался погибшим, оказался живым. Изувеченным, лишенным прошлого и будущего, но — в биологическом и юридическом смысле — живым. А таинственный мститель, которого Обнорский уже устойчиво ассоциировал с Автором, убит год назад. Но последние слова Никодимова снова ставили это под сомнение.
— Я не понял, — сказал Андрей.
— Я предупреждал, что в этой истории вопросов больше, чем ответов. Труп Сергея нашли в сгоревшей машине. В том самом «БМВ», что он пригнал из Белоруссии, а заказчику так и не отдал.
— Тогда, значит…
— Нет, Андрей, ничего это не значит. Тело обгорело так, что опознание было невозможно. Только по железкам… браслет с гравировкой да закрепленный за ним ПМ. А это, сам понимаешь… ботва.
Обнорский не замечал льющегося с него пота. Температура разговора была выше температуры воздуха. Снова застучало в висках. «У меня ОБСТОЯТЕЛЬСТВА», — сказал Автор.
— А твое личное мнение, Серега?
— А что мнение… оно тогда хорошо, когда подкреплено фактами и заключениями экспертиз. И то, и другое весьма зыбко. Но… но кое-какие соображения есть. Я тебе еще главного не сказал. Наш богатенький Буратино унижения не забыл… ну, когда Серега его при проститутках избил и на колени поставил. Не забыл… Он вместе со своими гоблинами Серегину жену… Несколько часов изгалялись. А она потом с седьмого этажа выбросилась.
— Ну и? — напряженно сказал Андрей.
— А что «ну и»? Не все еще счета Серега оплатил.
— Думаешь, не кончилась история?
— Нет, Андрей, не думаю. Не думаю — знаю. Я ведь его биографию хорошо изучил. В тех пределах, в каких опер может изучить биографию офицера спецназа ГРУ. Знаешь, какая у него там кликуха была?
Обнорский покачал головой. Он уже догадался, но отрицательно покачал головой. Никодимов усмехнулся и произнес:
— СПЕЦИАЛИСТ.
Когда вышли из бани, было совсем темно. Подмораживало, сверкали сосульки на карнизах крыш. Этой зимой в Питере уже были и покалеченные, и даже убитые падающими ледяными глыбами. Морозный воздух врывался в легкие, в голове у Андрея было пусто…
По улице в сторону метро текли люди. Здесь предстояло разойтись. Андрей еще собирался вернуться в агентство, а капитан Никодимов ехал вместе с Вадиком. Цены в питерских гостиницах были не по карману псковскому оперу. У Вадика в однокомнатной клетушке он и жил. Постояли напоследок у метро, покурили. Когда подошла маршрутка, которую ожидали опера, Андрей придержал Вадика за рукав и негромко сказал в ухо:
— Вадик, делай что хочешь, но добудь мне хотя бы приметы и имя этого псковского парня.