Специалист
Шрифт:
– Они были хорошо информированы. Знали маршрут, знали, какие машины заминировать.
– Может, они кого-то завербовали?
– При такой взаимной ненависти? Сомневаюсь.
– Может, надавили на кого-нибудь из «метисов».
– «Метисы» тебе этого уже не скажут. – Тим оглядел дымящийся пейзаж: среди всего этого разрушения нетронутым остался лишь деревянный гроб. У дороги сидела печальная клубная девица со сломанной ногой, отложив в сторону список членов клуба «метисов». Предварительное опознание дало положительные результаты.
– Так вот почему они застрелили Чуча Миллана, – внезапно сказал Геррера. Он выжидающе глянул на них, но потом решил, что
Тим кивнул головой. Ну конечно.
– Похороны.
– Точно. Стоит застрелить кого-нибудь рангом повыше, и вот тебе пожалуйста – весь клуб тут же соберется.
Медведь слезящимися глазами оглядел руины:
– Устроить такую адскую месть из-за одного Нигера Стива.
– Это не месть, – сказал Тим, – это устранение. – Он указал рукой на дымящиеся останки. – Они прокладывают дорогу к чему-то более серьезному.
Медведь что-то неразборчиво пробормотал, и Тим зашагал к своей машине. Перед тем как завести двигатель, он просидел несколько минут, глядя на руль. Потом поехал в сторону центра и остановился у кладбища Форест Лоун.
Когда Тим выходил из машины, зачирикал телефон.
– А, это ты, детка. Кошмар, правда?
– Да уж.
Он услышал в трубку, как рядом с ней что-то кричит Мак. Дрей сказала:
– Извини, тут такая спешка. Как у тебя, будешь ночевать дома?
Он засмеялся.
– Хорошо. Слушай, капитану нужен человек, который отдежурил бы несколько лишних часов в патруле – у нас это дело отнимает много времени, людей не хватает. Я, наверное, соглашусь – ты ведь поздно вернешься?
– Да.
– Ну, в общем, все равно увидимся. Если до заката управишься, привези жаркое из «Якитории»!
– Из «Якитории»?
– Перестань! Я ужасно хочу цыплячьи шейки. – В трубке послышались какие-то далекие голоса. – Ну ладно, мне пора бежать. Береги себя.
Тим захлопнул телефон и пошел по аллее вдоль памятников. Отыскать свежую могилу Полтона было нетрудно. Ковер из лилий устилал дорожку до самого надгробия. Могильная плита была засыпана букетами и заставлена свечами. С надгробия глядела облаченная в золотую рамку фотография Полтона десятилетней давности из Федерального учебного центра правоохранения. Она напоминала портрет какой-нибудь полузабытой звезды. Лицо было смелым и открытым, без намека на юмор. На нем отражалось двадцать четыре года дисциплины и строгость. На горле был виден шрам от бритвы. Они с Дженис, влюбленные друг в друга еще со школы, вероятно, уже встречались лет шесть, когда была сделана эта фотография. А теперь он лежит здесь, под двумя метрами земли, – жертва чьих-то преступных замыслов.
Тим попытался вспомнить, что за парень погиб во время взрыва в оказавшемся рядом «понтиаке», но имя никак не приходило ему в голову. Он вспомнил слова Дрей о ценности каждой жизни. Он был старше жены на три года, но она всегда умела направить его мысли в нужное русло.
Он шел вдоль могильных рядов, пытаясь отыскать могилу Хэнка Манконе. Хэнк был пожилым, разведенным, и у него не было детей; он уже пять лет назад должен был уйти со службы по возрасту. Воспоминания Тима о Манконе ограничивались лишь случайными встречами в лифте и коридорах; он мог лишь помнить, что Хэнк был дряхлым, с обвисшей кожей на лице, и от него всегда пахло просроченным кофе. После побега журналисты и сентиментальная публика старались избегать упоминаний о Хэнке; о нем просто забыли. Тим рассматривал серые надгробия и искал такое же море цветов, что и на могиле Полтона. В его памяти промелькнули
Тим очутился между двумя высокими надгробиями и увидел пожилую женщину, стоявшую на коленях. Несколько чахлых букетиков лежало на свежевскопанной земле. Он посмотрел на надгробную надпись.
– Я коллега Хэнка, – произнес он виновато. – Вы его бывшая жена?
– Я его сестра. – Она посмотрела ему в лицо. Ее глаза были печальными и усталыми, хотя Тим мог поклясться, что и за пределами кладбища они не меняют своего выражения. – Вы были его другом?
– Коллегой, – повторил он. – Мне очень жаль, я не знал его близко.
– Никто не знал его близко.
Эти слова растаяли в кладбищенском молчании.
– Хэнка собирались уволить в прошлом году. И в позапрошлом. Но он не хотел уходить. Он говорил, что ему нечем будет заняться. – Она вытерла нос платком. – Что посеешь, то и пожнешь. Если жить в одиночестве, то и цветов на могилу тебе никто не положит. И знаете что? Хэнк ни разу не пожаловался на свое одиночество. Он просто водил свой фургон и был рад этому.
Тим почувствовал желание поделиться с этой женщиной горечью собственной потери, но остановился, осознав, что это простой эгоизм. У него на поясе завибрировал телефон.
– Простите. – Он собрался сказать что-нибудь напоследок, но женщина махнула рукой.
Ее голос был пронизан скорее сожалением о случившемся, чем скорбью:
– Ничего, ничего. Не извиняйтесь.
Когда Тим уже выходил с кладбища, слушая Медведя, трещавшего о результатах расследования, он оглянулся. Безымянная сестра Манконе тихо сидела в той же позе перед могильной плитой, опустив руки на колени.
11
По стенам командного пункта были расклеены фотографии «грешников» и их «милашек», сделанные на похоронах. Через каждые пять минут кто-нибудь из помощников выходил из-за компьютера, чтобы прикрепить очередную бумажку с именем под одной из фотографий. Все напряженно работали, за исключением Джеффа Мелейна, который, стоя в углу, о чем-то тихонько говорил по сотовому, словно советуясь с букмекером.
Крупные планы подружки Дэна, снятые Тимом, висели на доске объявлений рядом с его столом. На кладбище она постоянно ускользала от взгляда Тима, и он не успел разглядеть, насколько она красива. Необыкновенно утонченное и при этом строгое лицо; густые каштановые волосы, разделенные пробором, откинуты назад. Агрессивные скулы, которые казались еще выше благодаря прищуренным от солнца глазам. Изящная дуга переносицы. Радужная оболочка, излучающая почти небесную синеву. Ее можно было бы снимать в клипе какой-нибудь рок-группы.
Большинство остальных «милашек» и «мочалок» уже идентифицировали, больше того: были известны род занятий и адрес каждой из них. Энни Наручные Часы звали Трэйси Уайт. Когда она подрабатывала в массажных салонах, принадлежавших клубу, ее несколько раз арестовывали за проституцию, впоследствии ее «повысили» до клубной «мочалки». По слухам, она работала проституткой на стороне и, судя по всему, превратилась в совершенную шлюху.
«Страйкер» и его загадочная спутница все еще оставались безымянными. Под его фотографией Геррера повесил увеличенные фрагменты других снимков, на которых были видны наручная повязка и перстень.