Специальный агент высших сил
Шрифт:
Стремясь развить успех, конунг прыгает вперед, мощным взмахом из-за плеча целя мне в шею.
Поднырнув под мелькнувшую сталь, я резко посылаю меч-кладенец снизу вверх. Лезвие задевает волосы викинга, и прядь цвета зрелой пшеницы, кружась, ложится на песок.
Бум-м-м…
И гортанный выкрик:
— Хай!
Бум-м-м…
Отскочив друг от друга, мы с конунгом переводим дыхание, втягивая воздух со свистом, как кузнечные мехи, и прожигая друг друга полными ненависти взглядами.
Бум-м-м… бум-м-м…
Глаза
— Вам плохо? — интересуюсь я.
Конунг почему-то принимает вежливый вопрос за оскорбление и с ревом бросается, размахивая мечом, словно дровосек топором — однотипно, но с нечеловеческой мощью. Он словно обезумел, совершенно игнорируя защиту и стремясь к цели с настойчивостью бультерьера. Пару моих выпадов, оставивших на его щеке и руке кровоточащие порезы, викинг игнорирует. Мне приходится уйти в глухую защиту, отступая под градом обрушивающихся со всех сторон ударов.
— Хай!
Сглотнув горько-сладкую от желчи и крови слюну, я чувствую, как отчаяние запускает свои холодные коготки мне в мозг, парализуя его страхом. В ответ в сердце вскипает злость.
Бум-м-м…
Кладенец начинает мелко вибрировать в моих руках, словно адреналин, несущийся по моим венам, подстегнул и его.
Единым порывом, слив устремление меча и свое собственное, я встретил очередной удар конунга не блоком, а ответным ударом. Жалобно взвизгнула сталь его меча, брызнув осколками. Но конунг, не обращая внимания на укоротившийся более чем на две трети клинок, прыгнул на меня. Кладенец, выписав восьмерку, принял его грудь на свое острие, с легкостью пропоров шитую железными бляхами рубаху и войдя между ребер.
— Убью! — плюя мне в лицо кровью, ревет конунг. Рукоять его меча опускается мне на голову. Раз… другой…
Бум-м-м… — доносится издалека едва слышимый звук. И не разберешь сразу, что это: сердца стук или отзвуки далеких раскатов грома?
Растерявшись от обилия мельтешащих перед глазами светлячков, я не сразу понял, что означает непомерная тяжесть, рванувшая меч-кладенец из моих рук.
Стон срывается с губ.
И тишина… нехорошая, липкая… жадно цепкая.
В себя я пришел от нежного прикосновения теплых рук.
— Любимый… — шепчет Ливия, повторяя словно заклинание: — Любимый.
Нежность комком подступает к горлу, на глаза наворачиваются слезы, а голос звучит хрипло, словно простужено:
— Все хорошо, родная.
На склонившихся ко мне лицах явно написаны облегчение и радость.
— Мы победили! — торжествующе верещит черт и, перебравшись-таки через борт, с плеском падает в воду. — Тону! Спа… — Буль-буль…
Бросившись на помощь рогатому утопающему, друзья оставили меня на попечение супруги.
Улыбнувшись ей, я одними губами шепчу:
— Я тебя люблю.
— Я тебя тоже, — отвечает она, целуя мои глаза.
Может быть, сейчас не время для таких слов? И не место? В моих руках все еще зажат окровавленный меч-кладенец, рядом, зарывшись лицом в песок, вздрагивает поверженный конунг, чуть поодаль замерли викинги… Не время и не место… Но от этих слов на душе становится светлее. Пусть совсем немножко, но этого достаточно, чтобы из пепла отчаяния, подобно мифической птице Феникс, возродилась надежда.
— Твой ангел-хранитель? — держа за хвост черта, интересуется Добрыня Никитич. Получи — распишись.
— Положи на песок, пускай сохнет.
— Да-да, я покудова на бережку полежу, а вы добейте остальных дикарей, пускай знают, как полномочного представителя ада и рая за хвост хватать и руки узлом морским вязать.
Викинги, с момента гибели своего конунга не проявлявшие никакой активности, зашевелились, о чем-то тихо переговариваясь. Затем из их радов вышел седовласый дед самой что ни на есть друидской внешности, от воина у него только и есть что вышитая бляхами рубаха, массивный мясницкий топор в руках да шлем на голове. Почему-то однорогий. Двигаясь нарочито неспешно, он приблизился к нам и, глядя мне прямо в глаза, нараспев заговорил:
— Я Герольд Мудрый, сын Герольда Счастливого и внук Герольда Быстрого свидетельствую победу и подтверждаю честность поединка. Гарантом моих слов служат всевидящее око Одина и валькирии, унесшие душу почившего в кровавой битве Эрика Могучего к вратам Валгаллы. Назови же нам имя свое и прозвище, могучий победитель.
— Лель, — откашлявшись, представился я. То, что викинги послали парламентера, вселяет надежду. — Просто Лель.
— Лель Скромный, — тотчас прозвал меня Герольд Мудрый. — Веди же нас к грядущим победам.
— С повышением, конунг суперскромный, — искренне поздравил меня черт.
— Ну что же, Герольд Мудрый, — с трудом ворочая языком, произношу я, — грузитесь на корабль, мы присоединимся к вам чуть позже.
— Будет выполнено, — заверил меня седовласый викинг, подойдя к поверженному Эрику. Взмахнув топором, он отрубил трупу голову и, подняв ее за волосы, улыбнулся мне:
— Сделаю из нее кубок победителя, чтобы тебе вино слаще пилось.
— С-спасибо, — чувствуя тошноту, ответил я.
Когда викинги загрузились в корабль, Дон Кихот осторожно поинтересовался:
— А им можно доверять?
— Не знаю. Но иного способа добраться до острова Буяна у нас нет. Посылать же черта за кораблем в третий раз я не рискну — пиратов и викингов для одного дня больше чем нужно. К тому же поддержка нескольких мечей в предстоящем деле нам не помешает.
— Значит, плывем?
— Плывем.
На дракар мы погрузились за полчаса. Из которых сама погрузка отняла всего минуту-две, остальное время пришлось потратить на то, чтобы уговорить черта повторно ступить на палубу судна коварных викингов.