Спецкоманда №97
Шрифт:
Тульчинский вынул спутниковый телефон, впервые, наверное, подумав, что трубка могла быть на контроле ГРУ. Но сейчас наплевать на это.
Влад звонил через коммутатор — напрямую в центр спецподготовки не дозвонишься. Он продиктовал оператору добавочный: 44-04. Один длинный гудок, второй, третий... Слабый щелчок, отчетливый голос:
— Дежурный по части мичман Юрмин слушает.
— Привет, Серега. Тульчинский на проводе.
— А-а, — протянул Юрмин, — пропащая душа. Тебя Паникян раз десять спрашивал. И еще спросит. Когда будешь?
— Не знаю... Не сегодня.
— Не сегодня?! Может, и не в этом году?
— Может. У меня к тебе дело, Сергей. Слушай, что ты должен сделать. Срочно свяжись с группой Климова и скажи, чтобы они не оставляли Олега ни на минуту. Что
Влад услышал ругательство в свой и Олега Колчина адрес:
— Чего вы опять задумали, мать вашу?! Никак не успокоитесь! Экспериментаторы хреновы! Дайте людям нормально пройти курс. Нор-маль-но! Без идиотских тестов. Олег — «псих», это понятно, он всю базу с ума свел! А ты-то куда лезешь? Не успел появиться, а уже командует!
— Не ори! — осадил его Влад. — Дело серьезное. Потом все объясню. Делай, как я говорю.
— Ладно, я сделаю. А Паникяну что скажу? Да меня за яйца подвесят! Прикинь котелком: я отменяю распоряжение начальника курса! Ты забавный малый!
— Никому ничего не говори. Я еще не знаю кто...
Влад не знал, есть ли у Паршина свой человек в центре. Судя по тому, что известие о гибели экипажа Самохвалова он получил по прошествии нескольких дней после ЧП, что стало, на взгляд агента, для генерала откровением, то нет, не было. Но смутил его ответ на вопрос Влада: «Мне подготовить план местности, где расположен тренировочный лагерь?» — «Нет. Кому положено, уже знают об этом».
Что бы это значило — Влад так и не понял.
Он снова перебил взорвавшегося мичмана:
— Слушай меня, идиот! Все, что я скажу, повтори Олегу. Слово в слово. — Влад взял короткую паузу. — Это я стоял за смертью экипажа в 97-м году. Я закачал яд в газовый баллон. Но по ошибке уничтожил другой. Олег копнул глубоко, и его хотят убрать. Может, и до тебя дело дойдет, если доложишь Паникяну. Я работаю на ГРУ, но охоту на Олега начнет другое ведомство. Теперь все ясно?
Молчание.
— Ясно, я спрашиваю?
— Да. Хотя... не знаю.
— Срочно связывайся с лагерем. Отбой.
Влад убрал трубку в карман. Дело сделано. Отступать некуда. Зато на повторную встречу с Паршиным он пойдет уже с иным настроением. Считай, он спас не только Олега, но, возможно, и группу сержанта Климова. Ребята в его команде отчаянные, всегда наготове, за пулей в карман не полезут.
Влад решил для себя: как только он получит от Паршина распоряжение, сразу же свяжется с полковником Артемовым и доложит. Он сделал все, что мог, даже больше — прыгнул выше своих возможностей.
Тульчинский расплатился с официантом и вышел на улицу. Через двадцать минут он стоял у обелиска.
Глава 13
Нож упал
Дагестан, полевой лагерь военно-морской базы «Дельта»
Ирина Колчина не переставала думать о сокамернике Романа Трегубова, а Олег пытал свои мозги вопросом: «Где же Бережной?» Капитан, чувствуя каждый нерв, наблюдал за бойцами. Единственный человек, на которого он мог положиться и которому он верил, куда-то пропал. Хотя, наверное, говорить о доверии было бы неправильно. Бережной — тот человек, который вернул бы капитану уверенность в себе. Поскольку Олег вдруг утратил прежнюю твердость. В своей нелегкой работе он придерживался правила: «Думаем по отдельности, обсуждаем вместе». Он был причастен к группам в аудиториях, на полигонах, а сейчас — откололся от них. Поймал себя на мысли, что вместе с другими инструкторами центра выступал в качестве наемного инструктора; или делился знаниями и опытом с наемниками — не суть важно. Он искренне уважал чувства и стремления каждого курсанта, их бескорыстную любовь к тяжелой профессии бойца спецподразделения. Сейчас мог с горечью продекламировать, обращаясь к себе: «Ах, оставьте свои разговоры о любви по доступной цене».
Первый день в полевом лагере. Он подходил к концу, затухал, как брошенный окурок. Общая атмосфера, царившая до недавнего времени, напоминала длительный привал после такого же долгого, утомительного рейда. Костерок, языки пламени лижут прокопченный казан, внутри которого жирно ворчит рисовая каша, громко именуемая пловом: рис, лук, тушенка, специи из душистых трав, растущих буквально под ногами. Разговоры ни о чем, колкие шутки не обходят ни командира экипажа, ни инструктора, тут все равны, как в бане. Не хватало одного человека: в противовес «доброму» инструктору — «злого». Но с рассветом все должно было измениться. Назавтра Колчин планировал «раздвоение личности». Курсантам предстояло увидеть и Чарли, и Хэнка. И все это с подачи «классика» — начальника курса Паникяна, на дух не переносящего популяризации психологии в войсках.
Популяризация...
Что и говорить, обидная дефиниция.
Пыль и тенета по углам оконца маскировали капитана, стоящего в двух шагах от него и не перестающего думать об Алексее: «Где же Бережной?» А команда Клима, похоже, ничуть не обеспокоена его отсутствием. Может, Алексей предупредил командира экипажа? Скорее всего так. Но его нет уже больше сорока минут. Почти час его где-то носит.
В бараке душно. Отяжелевший от мха шифер раскалился за день добела, до зеленоватого огня меди; казалось, вот-вот займутся черные, потрескавшиеся от времени стропила и подрешетник. Пик жары пришелся на шесть часов, когда мысли Колчина постепенно, но верно также достигли вершины: новая сплоченная, идеально подготовленная группа; а в груди зародился страх. В то время не хватало глотка свежего воздуха, ушата холодной воды... Все не так, хотелось крикнуть себе, это жара вызвала галлюцинации, заставила литься мысли по расплавленным извилинам, как по желобам. Но тот же страх не позволил встать и выйти из барака, превратившегося в мартеновский цех. В гудящей от напряжения голове какофонический хаос, рождение жуткой симфонии имени Листа... прокатного цеха. Нечто подобное Олегу пришлось пережить в 97-м. Тогда он, провожая борт с «учебным» «двухсотым» грузом, стоял под холодным дождем, который наводнил грустными фортепианными звуками окрестности. И если в то время печальный мотив впитывался в кожу, проникал в душу молодого лейтенанта, вызывая в груди странное ощущение близости Рождества, то сейчас охаживал тяжеленным молотом как на судилище.
Вряд ли Олег перегрузил себя подозрениями, и не они сейчас позволяли замечать то, что еще вчера показалось бы противоестественным. А «вчера» экипаж Клима — в полном составе — был ярким и слаженным, работал без пробуксовок, сиял, как новенькая немецкая машина, лаком. Но отчего? Почему раньше в голову не приходило, что самым ярким в экипаже, как главная звезда в созвездии, был именно Бережной, за которым и маскировалась вся диверсионная команда? рубаха-парень, открытый в общении. Он говорил за всех, когда это было нужно и не нужно. А Роман Трегубов словно специально получил травму, сорвавшись с тросовой горки, чтобы его место занял Земля. Без Бережного команда Клима смотрелась бы иначе и, кто знает, навела бы руководство, да и остальных курсантов на определенные мысли. Короче, тренер угадал с заменой.
Вот и ответ. Он пришел — но не поздно ли? Хотя бы для Олега? Чье «сияние» отвлечет на себя мрачный и обеспокоенный взгляд капитана, который наверняка не ускользнет от внимания старшего сержанта Климова?
Два человека. Бережной и Колчин. Один улыбчивый, другой мрачный. Люди с улыбкой чаще всего вызывают недоверие, мрачные — нет, зачастую ясно, что от них ждать.
Вот сейчас бойцов «семерки» никто не ширмует. На них словно обрушилось одиночество, придавила тоска, пригвоздила к месту безнадега. «Мрачные люди» — но что от них ждать, не ясно. Кто они? Кто руководит ими? Какую школу они прошли? По своей ли воле они здесь? Нет, это вряд ли; хотя и воля не сломана. Отчасти — сломлена. Они — бойцы спецподразделения. Настоящие профессионалы. Без любви к профессии настоящими профессионалами не становятся. Значит, было в них и стремление, и пристрастие. И уже позже произошел надлом. Но знания и навыки остались. Это как выплюнуть душу и стать зомби. И все же они люди: одинокие, тоскующие, с безнадежными, отстраненными взглядами.